Любовь и золото - Игорь Зарубин

— Так его! Дай ему посильнее! Всыпь еще этому дьяволу! — ревела толпа.

— Странно, — пробормотал Джон, наблюдая за всем происходящим, — эти люди сейчас и сами готовы убить.

— Конечно, а что в этом плохого? — Дрейк с удовольствием наблюдал за работой палача. — Они покричат здесь, зато дома будут смирными, как цыплята. Им всем надолго хватит того, что они видели.

— Но ведь нельзя же так! — воскликнул паж, сам не замечая того, что начинает спорить со своим господином. — Ведь поодиночке они нормальные люди, а сейчас, в толпе…

— О, да ты, я вижу, уже начал кое-что понимать. — Адмирал потрепал парня за кудри. — Правильно. Нет ничего страшнее толпы, потому что в толпе нет виноватых. В толпе люди перестают быть людьми и становятся животными. Но толпу, кстати, легче всего уничтожить, не стоит возиться с каждым поодиночке. Даже Христос бросил свиней с обрыва целым стадом, а не гонялся за каждой в отдельности.

— Нет, я больше не могу на это смотреть. — Джон отвернулся и закрыл глаза.

— Как знаешь. — Дрейк пожал плечами. — Зря ты не слушаешься моего совета. Да и зрелище довольно занимательное. С детства любил смотреть на казнь.

Приговоренный уже не кричал, кричала только толпа, а он потерял сознание. Заметив это, палач прекратил пытку и вылил на беднягу ушат воды. Гарри приподнял голову и тихонько застонал. Тогда на эшафот поднялся судья — худющий старик в роскошных одеждах. Все вмиг замолчали.

— Гарри Поттер! — скрипучим голосом воскликнул старик. — Сознаешься ли ты во всех совершенных тобою зверствах?

Гарри попытался ответить, но только промычал что-то нечленораздельное.

— Он признается, — пояснил судья.

Толпа возбужденно заревела.

— Хочешь ли ты, Гарри Поттер, покаяться перед смертью?

Гарри опять замычал. Судья долго молчал, пристально оглядывая толпу, а потом как-то радостно провозгласил:

— Он не хочет!

— Смерть! Смерть ему! Смерть! — выкрикивали горожане. Судья кивнул палачу, тот отвязал приговоренного, поставил на табурет и накинул на шею петлю.

— Смерть! Смерть! — продолжали бесноваться люди.

Палач выбил табуретку у бедняги из-под ног, и она полетела вниз. А Гарри Поттер повис в петле и даже не дернулся. Просто болтался, как тряпичная кукла. Тогда палач подошел, обхватил его за талию и повис на нем. Так и болтались вместе некоторое время.

— Ну все, поехали, — скомандовал сэр Френсис. — Дальше ничего интересного не будет.

С того дня, как Никита Назаров попал в подземелье, минуло три недели. Постепенно ему начала надоедать жизнь в темном и душном подвале. Пора было думать о том, что делать дальше. К тому же Степан Афанасьевич в скором времени мог прознать об исчезновении сына и забить тревогу. Следовало выбираться на поверхность.

Честно говоря, Никита уже несколько раз вылезал на свет Божий.

Неподалеку от жилища старика он обнаружил узкий лаз, выходящий в безлюдный парк. Никита не мог отказать себе в удовольствии погулять среди деревьев, подышать свежим воздухом и, сняв грубые опорки, пройтись босиком по зеленой травке. Однако, завидев людей, он сразу же прятался. Его ветхий костюм и грязная повязка на голове могли вызвать подозрение.

Невдалеке от того места, где лаз выходил на поверхность, стояла небольшая беседка белого камня. Рядом с ней из-под земли бил чистый родничок, к которому Никита иногда наведывался, чтобы утолить жажду. Так случилось и на этот раз. Обычно беседка пустовала, так что он мог не слишком опасаться чужих глаз.

Подойдя к родничку и набрав в ладони воды, Никита вдруг услышал чей-то приглушенный вскрик. Подняв голову, он увидел в углу беседки молодую девушку в белом платье, которую сразу и не заметил. Девушка прижимала к груди маленький томик в бордовом сафьяновом переплете. Лицо ее было искажено испугом. Никита вначале и сам перепугался, но увидев, что в беседке находится одна только девушка, несколько приободрился и даже выпрямился.

Девушка попятилась, пока не наткнулась спиной на колонну. Снова вскрикнув, она выронила книжку и опрометью бросилась прочь.

«Неужели я стал настолько безобразен, что люди вынуждены спасаться бегством, едва завидев меня», — горестно подумал Никита, провожая взглядом тоненький силуэт девушки, вскоре скрывшийся между деревьями.

Войдя в беседку, Никита поднял с полу оброненный барышней томик. От него исходил легкий чарующий аромат духов, который показался ему божественным после спертого воздуха подземелья и запахов сырости и гнили, к которым он привык в последнее время.

Однако нужно было спешить. Девушка могла позвать людей или городового, чтобы арестовать «бродягу». Сунув книгу за пазуху, он поспешил ко входу в подземелье.

Добравшись до обиталища Спиридона Иваныча, Никита зажег лучину и повнимательнее рассмотрел книгу.

На ее форзаце аккуратными округлыми буквами было выписано: «Из книг Екатерины Рождественской. Пречистенка, дом Солодовникова, 3-й этаж». Перевернув страницу, он прочитал название книги: «Сентиментальные повести прошлых лет».

«Ну, конечно, — подумал Никита. — Что еще может читать молодая девица, уединившись в беседке средь плакучих ив?»

Книжка была заложена расшитым носовым платком из тончайшего и белоснежного батиста. Никита раскрыл томик и прочитал первый попавшийся абзац:

«Инна жила в ближнем селении. Она была прекрасна, как майское утро. Томные лазуревые глаза ее изображали кроткую ее душу. Приятный голос, стройный стан возвышали ее прелести, и целомудрие обитало на полных округляющихся персях ея. Но тщетно, тщетно природа расточила на нее дары свои: неразборчивое счастие забыло добродетельную Инну, и, подобно душистой розе, цветущей в добре пустынной, красота ее скрывалась во мраке бедности…»

Захлопнув книжку, Никита стал рассматривать платок. Возможно, владелица собственноручно покрыла тонкую ткань прихотливо вышитым узором. В углу красовался затейливый вензель: «Е.Р.». Платок был настолько чист, бел и опрятен, что смотрелся заморской диковинкой среди ужасной грязи, пыли и всевозможного мусора, составляющих интерьер жилища Спиридона Иваныча.

«Видно, и я выгляжу под стать всему этому. Неудивительно, что барышня умчалась, как ошпаренная. Где-то я тут давеча зеркало видал».

Порывшись в ворохе какого-то барахла, он извлек осколок старого зеркала, протерев его рукавом, подошел поближе к лучине и заглянул в него.

Да, узнать прежнего Никиту, чистенького и опрятного купеческого отпрыска, было теперь довольно трудно. Грязные разводы на щеках и шее, редкая рыжая щетина на подбородке, всклокоченная копна волос с застрявшим в них мусором. Замызганная повязка на голове дополняла его портрет.

«Встретив такого типа на улице, я б тоже призадумался, — почесывая в затылке, подумал Никита. — Надо будет привести себя, в порядок».