Валерий Харламов - Максим Макарычев

Все те, кто помнит, как начинались первые шаги Валерия Харламова в юношеском хоккее, отмечали чуткость и внимательность его наставников. Система подготовки ребят для основы ЦСКА работала как часы. «Я начал учиться у больших тренеров еще до того, как меня включили в сборную страны, и потому я получил, конечно же, немалое преимущество перед теми моими коллегами, кому не довелось работать с первоклассными специалистами хоккея. Мальчишкой попал я в ЦСКА, кузницу первоклассных мастеров. С нами возились не только те тренеры, что прямо отвечали за детские команды, но и их более опытные коллеги, работающие с мастерами. Они опекали юных спортсменов, контролировали их учебу, поддерживали, если что-то не получалось, и мы росли быстрее наших сверстников. Общеизвестно, что в ЦСКА были собраны лучшие тренерские кадры и лучшие игроки», — признавался Валерий Харламов в автобиографии.

«Откуда появились Кулагин, Ерфилов, Тазов, Старовойтов и другие тренеры в ЦСКА? Это были люди, которые занимались с этими мальчишками, отдавали им всю свою душу, искали новые подходы в тренировочном процессе. Конечно же, стрежнем всего этого процесса был жесткий контроль со стороны первого человека (Тарасова), который создал эту систему и контролировал ее сам. Каждый понедельник проводился педсовет. Тарасов часто сам приходил на тренировки, не важно, было ли это девять утра или девять вечера», — вспоминал Владимир Богомолов.

«Он так трепетно и дотошно интересовался всем, что происходит в ЦСКА, что мы просто боялись его. Как только его увидишь — сразу думаешь, куда бы свинтить, потому что сейчас прицепится, начнется контроль. Это был страшный контроль, это такой общественный контроль был, дай бог, чтобы у нас все это было в экономике. Это жесткое отношение к детским тренерам школы, контроль за всеми воспитанниками, система была так отлажена, она целиком подчинялась одному человеку. Он тренер, сильная личность, он всю жизнь везде был тренером и всегда, даже когда уже стал пожилым, не совсем здоровым, он всегда оставался тренером. Но благодаря ему появились и “Золотая шайба”, и Высшая школа тренеров (ВШТ). Кто мог заставить двукратного олимпийского чемпиона Владимира Лутченко, обучавшегося в ВШТ, кувыркаться в луже в адидасовском костюме в присутствии других людей? Только Тарасов. Он собирал людей и показывал, как он может управлять ими», — продолжал Богомолов. Но об Анатолии Владимировиче Тарасове подробнее мы поговорим в одной из следующих глав.

Первая в жизни Харламова хоккейная травма случилась у него на тренировке, в первом же сезоне в армейской школе, в 1962 году, когда Валерию уже исполнилось 14 лет. Команда, где играл Харламов, тренировалась с ребятами годом старше. Наставник дал установку: игрок должен был ехать в одну сторону, ведя шайбу, затем резко притормозить и мчаться обратно вдоль борта уже без шайбы.

Харламов, выполняя упражнение, разогнался и со всей силы влетел в другого хоккеиста. Да так, что не смог сгруппироваться, навзничь упал на лед лицом. Встал не сразу. Напугал тренера и врача, очнулся уже в медпункте, лицо в порезах и крови. Первая мысль: что скажет мама. Ведь Бегоня не знала о том, что ее сын-сердечник ходит в хоккейную секцию. И сам Валера, и его отец, и даже маленькая Таня скрывали от нее, что Валера усердно занимается в спортивной секции.

Домой вернулся в «синяках и шишках». Мама, открыв сыну дверь, не на шутку испугалась, всплеснула руками: «Валерик, сыночек, кто же тебя так поколотил?» — «Никто, — понурившись, ответил сын. — Этот так, я в хоккей играл и на лед упал». — «Какой еще хоккей?» — еще больше удивилась мама. А затем почти дословно воспроизвела легендарную фразу, которую десять лет спустя, во время суперсерии с канадцами, произнесет Николай Николаевич Озеров: «Этот хоккей тебе не нужен!»

Вечером, когда вернулся с работы Борис Сергеевич, в семье Харламовых начались жаркие споры. О том, почему Валера занимается «опасным» хоккеем с его-то больным сердцем. И тут отец сумел убедить супругу, что Валере лучше заниматься спортом три раза в неделю, чем слоняться во дворе. Договорились, что сын будет тренироваться в хоккейной секции не в ущерб учебе, и только предварительно сделав уроки. А в больницу, чтобы проконсультироваться с врачом, они обязательно сходят в самое ближайшее время. В конце концов, говорил Борис Сергеевич, тренеры строго следят за своими воспитанниками и не дают им бездельничать и хулиганить. Аргументы сильной половины семьи Харламовых перевесили.

Вот и настал момент снова поговорить о здоровье. «Когда его взяли в ЦСКА, мы тогда каждые три месяца ездили с ним на обследование в Морозовскую больницу, где его проверяли. А он уже в ЦСКА за юниорскую команду играл. Я врачам об этом ничего не говорил», — вспоминал Борис Харламов. Медицинскую справку в ЦСКА у него не спрашивали, и Валера был рад этому обстоятельству. Хотя и боялся, что однажды его тайна может быть раскрыта. «Играя в ЦСКА, я боялся, что меня спросят о медицинской справке. И вот однажды спросили. Справку я взял там, где числился ревматиком», — признавался сам Харламов в автобиографии.

Придя домой, Валера сообщил отцу, что в клубе необходимо показать медицинскую справку. Приняли решение немедленно ехать в детскую Морозовскую больницу. По пути Харламов-младший заметно помрачнел. Выходило, что после такого тяжелейшего отбора злодейка-судьба, «улыбнувшаяся» на миг в армейском Дворце спорта, сейчас может продемонстрировать свой коварный лик в больнице. Эх, похоже, не видать теперь большого льда и больших побед!

Сняли кардиограмму, потом Борис Сергеевич один, без Валеры, вошел в кабинет. Врач с ходу сказала: «Если сравнивать записи, сделанные раньше, с тем, что я вижу сегодня, то улучшение совершенно очевидно. Хорошо, что мальчик занимался лечебной физкультурой, как ему было рекомендовано, и не играл в футбол или хоккей: подвижные игры ему и сейчас еще противопоказаны. Вы знаете, детский порок сердца…»

И тут Борис Сергеевич, собрав волю в кулак, решил открыть карты и перебил врача: «Дочь, сестра Валерия, жаловалась мне, что брат не только бегает по двору, пока не вспотеет, но потом еще и снег жует, чтобы остыть. Таня кричит на него, осуждая, но он, конечно, ее не слушает… Потому мы и решили, что уж если берут его в ЦСКА, то пусть занимается. Там он под присмотром тренеров, медсестер, врача. Так спокойнее… Мальчишка все-таки. За руку с нами ходить не станет».

Врач, которая из всего этого путаного набора слов поняла, что ее пациента с пороком сердца зачислили в хоккейную школу, приподняла очки. Судя по ее тяжелому и усталому взгляду, ничего хорошего от заключений эскулапа ожидать не приходилось.

«Как вы сказали… хоккей?! — выдержав паузу, спросила врач, будто Харламовых только что уличили в совершении уголовного преступления. — Вы что?! Такие нагрузки недопустимы. Никакого хоккея. Забудьте об этом».

Не принимая никаких возражений, доктор снова погрузилась в бумаги. Борис Сергеевич, понимая, каким тяжелым ударом для сына может стать решение врача, попросил ее еще раз посмотреть Валеру. Она согласилась. Тот буквально влетел в кабинет, мигом снял, как велел доктор, рубашку. Врач с таким же тяжелым взглядом взяла фонендоскоп и стала командовать: «Повернись спиной. Дыши. Не дыши».