Дни - Джеймс Лавгроув

Торни кивает.

– Ну, тогда все в порядке. Они же подписывали с нами контракт. Если кто-то из них забеременеет – это я говорю к примеру, не в том смысле, что обязательно от Торни, – но если женщина забеременеет и решит судиться с нами, у нее просто не будет никаких законных оснований для этого. Она ведь сама нарушила Пункт Шестой своего договора, где говорится о «пригодности к работе». Так что это мы вправе с ней судиться, коли нам захочется.

– Вот видишь! – обращается Торни к Чедвику.

Чедвик изящно ретируется:

– Приношу свои искренние извинения.

– Приняты.

Маленький шквал миновал, и в Зале заседаний вновь воцаряется штиль. Чтобы разрядить атмосферу, Питер зачитывает вслух отрывок из колонки сплетен, где сообщается, что вчера один делегат от оппозиционной партии был замечен в «Днях» вместе с женщиной, которая не приходится ему ни женой, ни секретаршей, ни официальной любовницей. Их засекли в отделе «Нижнего белья», где они делали покупки, используя «иридиевую» карточку политика.

– Я же тогда говорил, что это он! – возбужденно восклицает Питер, показывая в сторону мониторов. – Помните? Я же вам говорил!

– Может, стоит повысить его до «палладия», – пожимает плечами Субо. – Он, кажется, очень хороший покупатель.

– Чем больше у нас будет «палладиевых» политиков в обоих лагерях, тем лучше, – замечает Серж с набитым ртом, полным жареной картошки. – В плане снижения налогов.

– Сейчас зафиксируем, – откликается Чедвик и отворачивается, чтобы набрать на клавиатуре несколько слов. – Хотя нам, пожалуй, не стоит обсуждать деловые вопросы в нерабочие часы.

– Ну уж извини, брат, – отвечает Питер и вновь погружается в газету, иронически подняв брови – на тот случай, если кто-то на него посмотрит.

Разговор за завтраком то затихает, то возобновляется, перемежаясь со звоном вилок о тарелки, стуком компьютерных клавиш и шуршаньем газетных страниц. Тем временем Старик День сумрачно взирает с портрета на своих сыновей, и его единственный глаз поблескивает. Все шестеро братьев старательно избегали взглядов, даже мимолетных, на седьмой стул – потешный трон, перед которым на столе стоит нетронутый поднос и все необходимые ингредиенты для доброго джина с тоником.

Кубики льда в малахитовом ведерке уже подтаивают.

Фрэнк в течение пяти минут наблюдает за полянкой в надежде, что белая тигрица снова покажется из-за деревьев, чтобы поглядеть на него, но наконец смиряется с тем, что она ушла. Да и ему пора уходить. Полчаса тишины почти истекли. Со всех этажей доносится отдаленный гул людских голосов, разлетающийся по обширному, как в кафедральном соборе, пространству атриума. Уже появляются продавцы, проникая в здание через четыре главных входа, и далее разбредаются по всему магазину, чтобы занять свои места за прилавками и кассами. Ему пора вниз.

Но он все продолжает вглядываться туда, где зеленеет поляна, и перед глазами у него мелькает выпуклый и полосатый остаточный образ тигрицы. Нельзя сказать, что Фрэнк верит в подобные вещи, но он почему-то не в силах прогнать мысль, что она явилась ему как своего рода знамение. Быть может, знамение новой жизни? Скоро тигрица, как и он сам, покинет «Дни». Будет освобождена из плена. Да нет же. Она просто попадет из одного плена в другой. А он – нет. Значит, не такое уж доброе предзнаменование. Но если он не верит в такие пустяки, то что ему за дело?

Он стоит у ограды до последнего. И лишь когда на рекреационное кольцо прибегает зевающий на ходу ресторанный повар, Фрэнк молча поворачивается и направляется к ближайшему лифту для сотрудников.

Глава 7: положение федерального Акта США о банкротстве, предусматривающее освобождение от обязательств несостоятельных должников и их кредиторов

– Гордон, такси пришло!

Гордон Триветт сбегает по лестнице, на ходу застегивая рубашку, и ворчит: «И принесло же его вовремя!»

Линда ждет в прихожей и уже держит для него пальто наготове. Сама она полностью готова к выходу. На ней ее лучшая блузка и юбка, а сверху она накинула дешевый синтетический макинтош, в нескольких местах разорванный на швах и заклеенный прозрачной лентой. Подобные следы самодельной починки симптоматичны для той этики штопки-латки, которой придерживались супруги Триветты в течение последних лет, копя деньги на «серебро» от «Дней». Теперь этот длительный, тяжкий, порой казавшийся нескончаемым период затягивания поясов окончен, и Гордон с Линдой наконец-то смогут пожать плоды собственного долготерпения и самоотречения.

Что характерно, Гордон совершенно не в состоянии понять всей чудесности этого мига.

– Где мои ключи? – спрашивает он, суетливо роясь во всех карманах по очереди.

– Не волнуйся, Гордон, я взяла свои, – успокаивает его Линда и в доказательство предъявляет ему связку ключей. – Ну что, ты готов?

– Я был бы совсем готов, если бы такси не пришло вовремя. Где это слыхано – чтобы такси приходило минута в минуту?

– Такси пришло вовремя, потому что шофер знает, куда мы едем, и хочет произвести на нас впечатление своей пунктуальностью. Наверняка он надеется на солидные чаевые.

– Ну, всё мы взяли? – Гордон выхватывает у жены пальто и распахивает дверь.

– Я взяла ключи, сумочку…

– А как насчет карточки? Карточка где?

Линда непонимающе смотрит на него:

– Какая карточка?

Гордон таращит глаза под очками:

– Я говорю про карточку, Линда! Про карточку «Дней»!

– Я же просто пошутила, Гордон. Вот она. – Линда достает «серебро» из сумочки и отдает мужу. Успокоившись, Гордон поворачивается спиной и направляется по садовой дорожке в сторону улицы.

– А вот кто-то сегодня утром – мистер Ворчун, – говорит Линда сама себе вполголоса, и, кажется, она догадывается о причине. Гордон переживает, что отпросился с работы, боится, что начальник отделения каким-то неведомым образом пронюхает, что на самом деле он вовсе не болен гриппом, и не только откажет ему в повышении, на которое Гордон так надеется, но и уволит его. Линде понятны эти страхи, хотя ей они не нравятся. Она знает, что Гордон, не будь он так встревожен, никогда не стал бы говорить с ней так, как сейчас.

А ведь мог бы чувствовать себя и поуверенней. Ее сегодняшний телефонный разговор с секретаршей начальника отделения был просто неподражаемым шедевром притворства. Линда великолепно разыграла озабоченную жену – заверила секретаршу, что сам Гордон рвался на работу, но она категорически запретила ему выходить из спальни. Она описала симптомы (сухой кашель, воспаленные глаза, хлюпающий нос), смачно приводя подробности. Она даже записала под диктовку секретарши рецепт доморощенного средства от простуды, куда входят виски, мед и свежий лимон. Вместо того, чтобы дуться, Гордону следовало бы поблагодарить ее. Но она все равно его прощает. Сегодня, в такой день, в самый торжественный день ее жизни, она не снизойдет до обиды.