Дни - Джеймс Лавгроув

Линда закрывает за собой наружную дверь, проверяет, защелкнулась ли она, запирает ее на два замка и следует за мужем по прямой бетонной полосе, рассекающей надвое лужайку перед домом. Она успевает заметить, что розы возле дорожки вянут и скоро их придется обезглавить, а изгородь из бирючины, отделяющая их собственность от собственности семьи Уинслоу, занимающей вторую половину дома, опять нуждается в подравнивании. Никто никогда не уточнял, на кого возлагается забота об этой изгороди – на Уинслоу или на Линду с Гордоном, но Линда взяла инициативу на себя, так как, откровенно говоря, Уинслоу ни малейшего понятия не имеют о том, как ухаживать за жилищем. На их половину участка глядеть страшно: сад они совсем запустили, он весь зарос сорняками, у бордюра со стороны улицы ржавеет остов сломанной машины, а сам дом – это тихий ужас: кирпичная кладка нуждается в починке, крыша – в новой черепице, а занавески не мешало бы постирать.

В последнее время на семью Уинслоу напасти так и сыплются. Мистер Уинслоу потерял работу в сборочном цеху на заводе, производящем стиральные машины, заявление его дочери о приеме на работу в отдел «Одежды для отдыха» в «Днях» было отвергнуто, а жене мистера Уинслоу пришлось отказаться от полной ставки в местном супермаркете и уйти на полставки, чтобы иметь возможность ухаживать за больной престарелой матерью. Но Линде стоит только бегло взглянуть на свою половину дома с его опрятным садиком и ослепительной побелкой, вспомнив при этом, как мало денег они с Гордоном позволяли себе тратить в последние годы, чтобы убедиться в правоте собственного суждения: бедность – еще не извинение для неряшливости. Ей жаль Уинслоу, но сейчас такие тяжкие времена, что единственный способ выжить – беспощадность и к себе, и к другим. За время их с Гордоном пятилетней борьбы за обладание «серебром» от «Дней» Линда не раз бывала близка к тому, чтобы отказаться от своего плана, не в силах представить, что их лишения когда-нибудь подойдут к концу, но поскольку отчаяние было очередной недоступной им роскошью, то она никогда ему не поддавалась. Для нее также было крайне важно не понижать планку, поэтому она овладела нехитрыми навыками украшения жилища – как изнутри, так и снаружи, чтобы их дом никогда не выглядел так, словно его обитатели находятся в стесненных обстоятельствах. Кроме того, по библиотечным книжкам она ознакомилась с водопроводным делом и устройством электропроводки, таким образом избавив себя от весомых трат на несложный ремонт.

В общем, Линда чувствует, что имеет полное право гордиться собой и сожалеть о ближайших соседях, которые позволили себе плыть по течению. Если бы только они оказались чуточку упорнее, если бы они не дали неудачам так легко сломить их, то, быть может, и им удалось бы стать владельцами карточки «Дней» – хотя, подозревает она, все-таки не «серебряной».

Гордон уже устроился на заднем сиденье такси, стоящего в ожидании, и барабанит пальцами по колену. Линда нарочно не спеша запирает за собой дверь калитки, потом степенно шагает по мостовой к машине и садится рядом с мужем. Дело не только в том, что она не желает торопится: ей хочется, чтобы ее сейчас увидело как можно больше соседей. Она точно знает, что Белла (в трех домах отсюда) украдкой выглядывает в окошко кухни. Хотя Линде и не видно, как Белла расширяет щелку в оконных ставнях, – у нее чутье на подобные вещи. Между тем, если отсчитать еще пять дверей на той стороне улицы, то там из-за прозрачных занавесок в гостиной за ней наблюдает Марджи. Линда мельком углядела ее силуэт за кружевными складками штор. Она уверена, что остальные соседки тоже не сводят с нее глаз. Вся улица должна знать, куда они с Гордоном отправляются сегодня.

В салоне такси невыносимо пахнет освежителем воздуха – чтобы избавиться от едкого ванильного запаха, Линда первым делом, захлопнув дверцу, настежь раскрывает окно. Водитель – сухопарый мужчина с длинными волосами, глубоко посаженными глазами и неухоженными усами – бросает беглый взгляд на отражение Линды в зеркале заднего вида, едва заметно кивает, будто придя относительно нее к каким-то выводам (хотя такой жест мог означать просто приветствие) и берется за руль.

Такси начинает медленно отъезжать. Линда приближает лицо к открытому окну, чтобы вдохнуть не подвергшегося «освежению» воздуха, а также затем, чтобы ее лучше могли видеть. Она сейчас так взволнована, что не в силах собраться с мыслями. «Дни»! Они едут в «Дни»! За тридцать один год своей жизни Линда не может припомнить случая, когда бы она еще так ликовала. Даже в день свадьбы, хотя она была действительно счастлива, осаждавшие ее сомнения и тревога помешали сполна насладиться радостью момента. Сегодня же, в отличие от того дня, ее переполняет блаженная уверенность, что вот оно, то самое, чего она действительно хочет.

Разумеется, она этого хочет! Линда была еще совсем маленькой, когда начала мечтать о «Днях». Мать смеялась над ней, когда она уверяла – с абсолютной, несокрушимой убежденностью, – что однажды обязательно переступит порог первого и (бесспорно) крупнейшего гигамаркета в мире, держа в руке карточку с собственным именем. «Если только ты не выиграешь в лотерею или не выйдешь за миллионера, – со смехом отвечала мать, – тебе светит войти в «Дни» разве что в униформе продавщицы!» Но такова уж была ее мать. Отец Линды – равнодушная и бесчувственная скотина – постоянно третировал жену, обрушиваясь на нее с ядовитыми нападками и придирками, а та мирилась с таким обращением, потому что просто боялась думать о том, что жизнь могла бы предложить ей лучшую долю: ведь это означало бы, что она сама предпочла худшую. Линда росла в уверенности, что ни за что на свете не повторит судьбы матери, и – хвала Создателю! – не повторила. Сегодняшний день – тому доказательство.

Когда такси подъезжает к концу улицы, Линда видит, как из табачной лавки на углу выходит Пэт. В руках у Пэт – лотерейный билет от «Дней», она в очередной раз энергично вписывает свое «счастливое» число. Линда окликает, Пэт, та замечает ее и машет рукой. На лице у Пэт неуверенная улыбка. Кажется, ей требуется какое-то время, чтобы понять, куда это Линда с Гордоном могут ехать на такси в четверг утром, – это при том, что всю прошлую неделю Линда только и говорила, что о предстоящей поездке в «Дни». Линда машет в ответ, повернув ладонь тыльной стороной к Пэт и томно поведя ею от запястья – с юмористически-царственной, на ее взгляд, небрежностью. Пэт, видимо, юмора не понимает: улыбка сходит с ее лица, сменяясь хмурой гримасой. Придется Линде потом объяснять ей, что за ее жестом скрывалась самоирония. Ей не хочется, чтобы у Пэт создалось неверное впечатление, чтобы она всем растрезвонила о том, как стала задаваться Линда Триветт, стоило ей подучить» серебро».

Таксист поворачивает вправо, старательно объезжая мешок с мусором, выкатившийся с тротуара на проезжую часть и вываливший свое содержимое, будто внутренности мертвеца, и ведет машину к центру города. Счетчик, водруженный на щиток, деловито тикает, отщелкивая тариф. Гордон начинает нервничать. Он снимает очки, протирает линзы носовым платком и снова надевает. Теребит нижнюю губу. Чертит абстрактные узоры пальцем на штанине. Поигрывает карточкой, то вынимая ее из бархатного футляра, то заталкивая обратно. Линда же тем временем наблюдает за жизнью города, проплывающего за окном. Вот еще не открывшиеся магазины. Пабы, где, несмотря на ранний час, ведется бойкая торговля. Кафе, где маются неприкаянные души, которым хотелось бы растянуть одну чашку чая на целое утро. Нищие, стоящие у светофора, в руках у них таблички с надписями вроде «Бездомный – поработаю за еду» и «Мать шестерых детей, без пособия». Детишки школьного возраста кучкуются возле лавочек в убогих парках, чтобы вместе покурить и выпить. Мужчина, которому явно место в лечебнице, громко разговаривает сам с собой, важно ступая по сточной канаве. Люди, в отличие от Линды, отказавшиеся от всякой надежды, утратившие энергию и решимость – динамизм, вот подходящее слово, – утратившие динамизм, который помог бы им добиться лучшей участи. Один только вид этих людей и раздражает, и огорчает ее.