Тень скорби - Джуд Морган

— Девочки, это мистер Уилсон, он приехал посмотреть, как вы справляетесь, — объявляет мисс Эванс; но огромный человек со скоростью привидения уже оказывается среди них; он у швейного стола; его лицо, большое, как у лошади, склоняется над работой Шарлотты. Запах мыла для бритья, громкое дыхание — такого рода звук можно назвать негармоничным шумом.

— Мисс Эванс. — Он поднял иголку Шарлотты, будто живое существо. — Она из партии, заказанной в Лидсе? Я не помню, чтобы они были такими тонкими. Безусловно, излишне тонкими для такой работы, как наметывание. — Взгляд огромных глаз блуждает по лицу Шарлотты. — Новая девочка.

— Шарлотта Бронте, сэр. Недавно прибыла, чтобы присоединиться к своим сестрам.

— Вот как. — Он кладет иголку на стол. — Напомните мне, мисс Эванс, о проверке квитанции галантерейщика.

Он идет дальше, чувствуя на себе боготворящий взгляд мисс Лорд. Шарлотта не знает, что думать. Она быстро научилась читать по лицам — нервный тик под глазом мисс Эндрюс сигнализирует о ярости, хорошенький румянец старшей девочки предвещает, что прозвучит что-то непристойное, однако на лице преподобного Кэруса Уилсона нельзя прочитать ничего определенного. Только чудные образы мела, луны, белой неподвижности.

Тем временем мисс Эндрюс опускается в глубоком реверансе, а мистер Уилсон изъявляет желание послушать, как ее класс рассказывает на память урок. Только Мария помнит все до единого слова. Шарлотта сияет. Но…

— Что я вижу?

Он заметил значок плохого поведения на руке Марии.

— Имя этой девочки, мисс Эндрюс.

— Мария Бронте, сэр.

— Ах, еще одна Бронте. Что ж, Мария Бронте, какой на тебе значок и за что он?

— Значок неаккуратности, сэр. Я поставила большую кляксу в тетради.

— Очень жаль. Неаккуратность слишком часто бывает признаком отвлеченного ума, ума, наслаждающегося собственными выдумками. Но в конечном счете это, возможно, и не имеет большого значения. — Мистер Уилсон производит нечто ужасное: улыбку, или демонстрацию зубов-надгробий на лице, лишенном каких-либо иных проявлений веселья. — Эй? Разве не об этом ты про себя думаешь? Ты ведь очень хорошо выучила урок! Смею сказать, ты довольно умна. А раз так, то для тебя маленькая неаккуратность, маленькая небрежность почти ничего не значат. Наверняка именно так ты и думаешь. Боже мой, однажды я знал такую вот девочку. — Голос мистера Уилсона принимает ораторскую окраску, и, заняв позицию перед камином, преподобный обращается ко всей школе: — Она могла рассказать обо всем на свете и очень гордилась своими книжными познаниями; однако она не уделяла внимания мелочам, как ни увещевали ее родители и гувернантка. Вынужден сказать, что она была неряхой, а взгляду Господа ничто не может быть противнее, чем неряшливая девочка. Так вот, у этой неряшливой девочки была малышка-сестра, в которой та души не чаяла. В любое время дня и ночи для нее не было большей радости, чем подкрасться к колыбели и посмотреть на малышку. Тут-то и обернулась несчастьем ее неопрятность. Ибо однажды вечером она пришла посмотреть на сестричку и принесла с собой свечу, но забрать ее назад не удосужилась и не поправила занавеску на колыбели: маленькая сестричка сгорела заживо. — Он обращает свои жуткие зубы к Марии. — Как вы думаете, Мария Бронте, когда она шла за крошечным гробиком, провожая сестру в последний путь, можно ли было описать ее горе?

— Вероятно, оно было очень сильным, — еле слышно отвечает Мария.

— Оно действительно было очень сильным. Настолько сильным, что едва не заставило ее усомниться в замысле Божьем. Но, к счастью, рядом оказался настоящий праведный друг, который открыл ей глаза на благо Божественного провидения, которое сберегло малышку-сестру от грехов этого мира, а ей подарило бесценный урок, могущий впоследствии послужить ключом к спасению ее собственной души. — Мистер Уилсон внезапно простирает руку, и Шарлотта обнаруживает, что огромный белый палец указывает прямо на нее. — У тебя здесь младшая сестра, не так ли, Мария Бронте? Подумай о ней. Подумай, какой пример ты ей подаешь. Что она, по-твоему, чувствует, видя значок неаккуратности на твоей руке?

Шарлотте хочется заговорить, ответить ему, причем вовсе не то, что он хотел бы услышать. Но даже сама мысль об этом — немощная фантазия, сродни той, как если бы она пожелала выпрыгнуть из окна и полететь. Она всего лишь ребенок, всего лишь девочка. А отвечает Мария, по существу и очень четко:

— Надеюсь, сэр, что она научится не поступать так, как поступила я.

Преподобный Кэрус Уилсон едва заметно, даже растерянно кивает и грузно движется дальше. Рассказ о девочке-неряхе одновременно подкрепил и истощил его силы, как сытный ленч.

Что до Шарлотты, то она знает, что горящая колыбелька станет гостем ее кошмаров, вместе с ударами молнии, бешеными собаками и мальчиками, погибающими под колесами телеги. Но Мария поднимает голову, доселе смиренно опущенную, и улучает момент послать сестре ободряющую улыбку. Уже в следующее мгновение мисс Эндрюс бросается к ней, цедит сквозь зубы ругательства, отвешивает пощечину, клянется излечить от этих взглядов исподтишка.

И все-таки интересно, что преподобный Кэрус Уилсон делал в каморке для обуви? Ответим: уделял внимание мелочам. В поселке есть сапожник, который производит весь необходимый ремонт, а с тридцатью принятыми на сегодняшний день ученицами, каждой из которых по инструкции положено иметь две пары туфель и одну пару паттенов[7], это нешуточная задача. Мистера Уилсона интересует система. Платят ли этому человеку за каждую пару или за потраченное время? Неэкономно вызывать его ради одной пары, а через два-три дня просить отремонтировать другую, ну и так далее; лучше назначать ему определенный день, скажем, раз в две недели, для ремонта всей накопившейся обуви. Для туфель, требующих внимания, следует выделить особое место. Вот этой, например, полки будет вполне достаточно; если нет, велите слуге прибить еще одну рядом с ней.

Да, такая система лучше. И все же разум мистера Уилсона — разум, похожий на блеклую бескрылую гагарку[8], — продолжает вынашивать проблему туфель, даже когда сам преподобный спускается к источнику сального запаха, которым пропиталась вся школа: в кухню. Здесь, в этой запотевшей темнице, девочкам готовят обед: некая разновидность пирога с мясом и картофелем, а также рисовый пудинг, заключает мистер Уилсон, пробежав взглядом по закопченным жестянкам. Он обменивается парой неуклюжих слов вежливости с кухаркой, лично назначенной им на этот пост. Ее семья многие годы служила Уилсонам в Кастертонхолле, а сама она зарекомендовала себя как трезвомыслящая, бережливая и набожная женщина. Умеет ли она готовить — другой вопрос, и вопрос этот не должен занимать его масштабных помыслов. Почему? Послушайте, вы должны понимать, что происходит в Коуэн-Бридже, от начала и до конца. Видите ли, этих девочек готовят к миру: наш долг — дать им броню, чтобы они могли защититься от него. Пища — да, бренную плоть, увы, необходимо кормить, и пирог с мясом и картофелем (или что там такое) подойдет. За рамками этой насущности начинается возбуждение и утоление аппетита — тут-то и распахиваются настежь опасные ворота.