Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть - Турсун Султанов

Египетский халифат просуществовал до 1517 г.; но в мамлюкском государстве аббасидские халифы, действительные или мнимые, не обладали никакой практической властью. Зато; по мусульманским понятиям, халиф оставался единственно законным главой всех мусульман, источником всякой власти в мусульманском мире, и признание египетского халифа считалось наиболее ярким признаком разрыва с монгольскими традициями. Из вассалов монгольских ханов одним из первых обратился к египетскому халифу с просьбой об инвеституре и принес ему присягу Мубариз ад-дин Мухаммад (ум. 1359), основатель династии Музаффаридов в Южной Персии, эмир ильханов и муж монгольской царевны.

В Чагатайском улусе идея халифата нашла свое наиболее полное выражение в царствование Шахруха (1409–1447), сына и преемника Тимура, когда мусульманская государственная идея получила перевес над степной. При дворе Шахруха, в Герате, подставных ханов из Чингизидов не было; в официальных документах объявлялось, что постановления и законы Чингиз-хана отменены и что действует только шариат. Шахрух не обращался к египетскому халифу с просьбой об инвеституре; напротив, он сам хотел быть по возможности для всего мусульманского мира халифом и султаном ислама, которому сам Бог вручил власть над всеми правоверными мусульманами для их блага и для проведения в жизнь предписаний веры. Всем мусульманским правителям от Индии до Египта и Малой Азии из Герата посылались грамоты с требованием, чтобы они признали себя наместниками Шахруха, ввели его имя в хутбу (пятничную молитву) и чеканили его имя на монетах[33].

Однако для политической истории региона столь громкие заявления и амбициозные притязания Шахруха не имели сколько-нибудь заметного значения ни в годы его царствования, ни после. Более того, сын Шахруха, Улугбек (ум. 1449), который от имени своего отца правил в Самарканде, подобно Тимуру, по родству с Чингизидами называл себя гурганом (зятем ханского «золотого рода»), старался соблюдать, по крайней мере в военных делах, все законы, связывавшиеся с именем Чингиз-хана, назначал, по примеру Тимура, подставных ханов в Самарканде и правил в Мавераннахре в духе своего деда, который дорожил законами Чингиз-хана.

Один из стихов Корана гласит: «Скажи: „О Боже, царь царства! Ты даруешь власть, кому пожелаешь… и отнимаешь власть, от кого пожелаешь“» (Коран. 3, 25–26). Это положение основного источника мусульманского права, согласно которому никакие права по наследству или по завещанию не имеют значения для воли Бога, вручающего власть непосредственно своему избраннику, приводившееся светскими государями в ответ на притязания багдадских халифов еще в XIII в.[34], особенно резко было выдвинуто в XV в. при преемниках Тимура.

Тимур завещал престол своему внуку, Пир-Мухаммаду, но законного наследника опередил другой внук Тимура, Халил-Султан. Когда Пир-Мухаммад обратился к нему с вопросом, по какому праву он присвоил себе наследство Тимура, завещанное другому, Халил ответил: «То же самое Высшее Существо, которое вручило власть Тимуру, вручило власть мне»[35]. В свою очередь и Шахрух, младший сын Тимура, который в конце концов стал падишахом, одержав военную победу над Халилом и другими претендентами на верховную власть, также объяснял свой успех исключительно божьей волей.

Такое толкование источника власти вполне понятно. Исход вооруженной борьбы тогда считался выражением божьей воли, поэтому в реальности представление о божьей воле как непосредственном источнике власти государя часто сводилось к признанию права силы. Именно сила делала «божью волю» осуществимой, и менее могущественный, менее удачливый оказывался исключенным из числа «божьих избранников». Иными словами, власть, полученная государем непосредственно от Бога, в действительности всегда являлась узурпацией. Схема такой власти может быть выражена следующей формулой: «Держава — от Бога всевышнего, но причина утверждения на престоле — захват, факт завоевания».

Обратимся теперь к оригинальной по своей формулировке государственной идее хивинского хана-историка Абу-л-Гази (правил в 1643–1663 гг.). Идея эта особенно интересна тем, что в ней происхождение верховной власти объясняется не теологическими соображениями, как в большинстве сочинений мусульманских историков, а волею народа, который для сохранения порядка в обществе и ради общего блага добровольно отказался от своих суверенных прав в пользу одного человека в лице хана. Вот подлинные слова самого Абу-л-Гази: «Древний народ был благоразумнее, чем народ нынешний. Если бы народ, собравшись воедино, мог убить человека или изгнать грешника или если бы он мог сам возглавить какое-нибудь дело, то почему же он одного человека из своей среды провозгласил падишахом? Посадив его на почетное место в доме, народ отдает ему в руки свою волю» (Шаджара-йи турк, с. 276).

Вопрос о том, самостоятельна ли эта идея хивинского хана или же тут изложены основы европейской теории естественного права, полученные из третьих рук, остается открытым. В. В. Бартольд в своей работе 1912 г. был склонен рассматривать эту идею как оригинальное изобретение самого Абу-л-Гази[36]. Однако в 1926 г., учитывая десятилетнее пребывание Абу-л-Гази в Персии, он уже писал: «Не невозможно, что в Персии в то время были англичане, разделявшие взгляды Гоббса, и что таким образом эта теория, через третьи руки, дошла до Абу-л-Гази»[37].

Но даже если считать теорию Чингизида Абу-л-Гази плодом знакомства с европейскими концепциями естественного права, а не оригинальным открытием хивинского историка, то и в этом случае последний должен был быть подготовлен к восприятию такой непростой социологической идеи. А это свидетельствует о том, что уровень развития исторической мысли в Средней Азии XVII в. был достаточно высок для того, чтобы сделать возможным подобное восприятие, пусть и в единичном случае.

Сочинение Абу-л-Гази «Шаджара-йи турк» было хорошо известно в Средней Азии. Тем не менее мы не имеем примера, который показывал бы, что социально важная для своего времени идея автора оказала на читателей сколь-нибудь заметное влияние; она, насколько известно, даже не отмечена мусульманскими историографами. В науке считается установленным, что новая теория может прокладывать себе дорогу в жизнь лишь тогда, когда есть в обществе силы, готовые не только понять, но и одобрить и поддержать ее. Сил, готовых «одобрить и поддержать» новую теорию Чингизида Абу-л-Гази, в тогдашнем среднеазиатском обществе не было. В политической жизни пользовались поддержкой государственные идеи, освященные религией или традицией, а именно: 1) представление о божественной воле как непосредственном источнике власти государя; 2) идея наследственной власти. Причем в Средней Азии и Казахстане наследственные права потомков Чингиз-хана на власть не только не потеряли значения во времена Абу-л-Гази (1603–1664), но обаяние династии Чингизидов действовало, несмотря на крутые политические перемены в регионе, даже в начале XX в.