Целительница моей души - Оксана Чекменёва

За второй сеанс я убрала видимую часть шрама с шеи, поэтому следующим вечером попросила пациента раздеться до пояса, что он и сделал, быстро, хотя и стиснув зубы. Видимо, думал, что меня напугает то, что я увижу, или я даже испытаю отвращение. Наивный. Его травмы, возможно, отпугивали нежных леди, с которыми он имел дело — уж не знаю, жену ли, любовницу, или ту и другую одновременно, перчатка не позволяла увидеть кольцо на пальце или его отсутствие, — но напугать шрамами целительницу, это надо очень сильно постараться.

Мне, как раз наоборот, увиденное понравилось. Современная мода на сюртуки с широкими подплечниками превращала любого дрыща в атлета, но когда мужчина раздевался, под одеждой редко обнаруживалось что-то, достаточно впечатляющее. А вот брюнет впечатлял. Широкие плечи у него оказались свои собственные, и размах их, а так же выпуклые грудные мышцы и бицепсы, скрытые свободным сюртуком, вызывали восхищение.

Откуда-то появилось странное желание прикоснуться к груди, проверить, такая ли она твёрдая, какой выглядит, руки тоже потрогать хотелось, но это у меня впереди, на левой тоже были ожоги, как и на спине. А потом до меня дошло, что в итоге придётся просить его снять и брюки тоже, или хотя бы приспустить, поскольку один шрам уходил под их пояс, захватывая часть ягодицы. Да, я могла лечить, прикоснувшись к любой части тела, лишь бы был прямой контакт с кожей, но чем ближе под моей ладонью находится место лечения, тем оно эффективнее.

Ладно, снимать с посетителя штаны придётся еще не скоро, работы и выше пояса непочатый край. Поэтому я состроила невозмутимое лицо, показывая, что нисколько меня его шрамы не напугали и отвращения тоже не вызвали, и, положив ладонь на шрам, продолжила лечение.

Итак, с первым шрамом, тем, что был виден, я расправилась за четыре вечера. Оставалось ещё пять — три на спине и два на левой руке. Все они выглядели примерно одинаково — узкая верхняя часть и широкая нижняя, словно на мужчину падали огромные капли этого самого магического напалма — знать бы ещё, что же это за гадость такая, — и текли вниз, расплываясь по коже. И лишь тот, что был на кисти, отличался от остальных — там было просто неровное пятно, захватывающее часть предплечья, половину тыльной стороны ладони и три пальца, причём последние, стянутые кожей, представляющей из себя один сплошной шрам, почти не двигались.

Всё это я обнаружила еще в первый день, просканировав брюнета на предмет повреждений, и поняла, что если шрам, выходящий на лицо, доставлял ему эстетическое неудобство, точнее, просто-напросто уродовал и этим взращивал комплексы, то шрам на руке мешал по — настоящему — мужчина не мог нормально ею пользоваться. Хорошо хоть, рука была левая. Поэтому на пятый день, оставив его неизменных спутников в приёмной в компании книги и стопки прессы — начиная со второго вечера, Миллард тоже запасался чем-нибудь почитать, — и пройдя в кабинет, я предложила:

— Давайте, я рукой займусь. Сможете пальцами нормально пользоваться, а тогда уже я за спину возьмусь — если, конечно, вы те шрамы тоже хотите убрать.

А то мало ли. Не видны, не мешают. Впрочем, жена-то их видит, или любовница, или обе… Интересно всё же, женат он или нет? Так, что-то я в последнее время не о том думаю, какая мне разница, он мне деньги за лечение платит, большие деньги, остальное меня не касается.

— Хочу, — мужчина смотрел на меня всё так же напряжённо-недоверчиво. Да сколько можно-то? — Вы хотите сказать, что я смогу нормально двигать пальцами?

— Конечно, — кивнула я. — Только…

— Придётся повозиться, — кивнул он. — Приступайте.

И снял перчатку. Впервые я увидела его руку, прежде он оставался в перчатке, даже сняв рубаху. Кстати, волосы он продолжал носить распущенными, не убирал в хвост и не стриг. Наверное, ждёт, когда кожа под бывшим шрамом сравняется по цвету с остальным лицом и перестанет выделяться. Его право.

Я взяла в руку изуродованные, скрюченные пальцы, закрыла глаза и услышала:

— Если у вас получится. Εсли мои пальцы вновь смогут двигаться как прежде…

— Получится, — перебила я его. Ну сколько можно сомневаться? — Смогут. Просто нужно время.

— Если у вас получится, — словно не услышав моей реплики, повторил мужчина, — то у меня будет для вас новый пациент. И если вы сможете помочь ему… если поставите его на ноги… Просите всё, что пожелаете, и я вам это дам.

День пятый. Пятница

— Вряд ли вам под силу то, чего я желаю, — пробормотала я.

— Мне подвластно многое, уж поверьте, — в голосе брюнета проскользнула гордость и даже надменность.

— Этого не сможет даже наш король, — усмехнулась я и получила очередной пристальный, но нечитаемый взгляд. Удивление? Недоверие? — Воскресить давно умерших не под силу даже Богине-Матери.

— Тут вы правы, — мой собеседник вновь помрачнел.

— Хотя… есть у меня одно желание. Попроще, — я смерила брюнета изучающим взглядом.

— Женится на вас я тоже не смогу, — покачал он головой, перехватив мой взгляд.

— Упаси Богиня! — непроизвольно воскликнула я, а потом спохватилась. — Простите, пожалуйста.

— Зато честно, — усмехнулся брюнет. Самым уголком рта, но усмехнулся же. — Учитывая мою внешность…

— А это здесь причём? Говорю же — всё уберу. Просто… вы простите, но если я и соберусь замуж, то уж точно не за такого мрачного типа, как вы. Только не обижайтесь, пожалуйста.

— На правду не обижаюсь. Так какое у вас желание?

— А кто из вас троих портальщик?

— Я.

Жаль. Лучше бы блондин. Хотя Миллард был бы еще хуже.

— Когда я вылечу вашего больного — не могли бы вы дать несколько уроков моему младшему сыну?

— У вас есть сын? — всё это время привычно глядящий в потолок пациент развернулся ко мне всем телом, внимательно разглядывая, словно впервые увидев. — То есть, у вас есть младший сын, достаточно взрослый, чтобы ему понадобились уроки портальной магии?! Да сколько же вам лет?

— Тридцать, — привычно соврала я. — Младшему сыну одиннадцать, старшему — тринадцать.

Вполне нормальная разница, девушки-простолюдинки выходят замуж в шестнадцать, а то и в пятнадцать лет. Вот если бы я себе еще и тройняшек приписывала, тут да, было бы подозрительно. А с младшими — нет.

— Вы не выглядите на тридцать, — мужчина всматривался в моё лицо, словно в поисках признаков старения.

— Я сильный маг, — пожала плечами, мол, и сам мог догадаться. Маги старели медленнее обычных людей, и чем маг сильнее — тем дольше он жил. Герцогу, моему прадедушке, было сто тридцать четыре, он прожил бы ещё лет тридцать-сорок, не меньше, и даже в этом возрасте у него хватило сил отправить нас, десятерых, на другой континент.

— Вы не выглядите на тридцать, даже как сильный маг.