Сила слова (сборник) - Наталья Горская

– А это чтобы мелюзга всякая по железной дороге не разгуливала, – объяснял нам маневровый машинист дядя Гоша, когда снимал с задней автосцепки очередного зарёванного героя, который так и не смог на спор спрыгнуть на насыпь во время движения.

Следующая электричка уносит домой остатки студентов-дневников и тех, кто не уложился в свой восьмичасовой рабочий день или засиделся в присутствии, если там это до сих пор считается непременным атрибутом прилежного работника, а не разгильдяя, который никак не может научиться правильно организовывать рабочее время, как это стало расцениваться в последнее время некоторыми прогрессивными работодателями. Торговцев тут уже почти нет, а если они и едут со своими большими сумками, то едут домой. Их тоже все знают в лицо, как поклонники эстрады своих кумиров.

И вот наступает время, когда в путь отправляются поезда со студентами-вечерниками вроде меня, с теми, кто работает в смену, а то и каждый день до восьми вечера. Среди них ещё есть вкрапления тех, кто закончил свой день в пять часов, но по правилам хорошего тона отсидел ещё пару-тройку лишних часов на работе. Эти люди самые разговорчивые, и разговоры их посвящены тому, как их не ценит начальство, хотя они позже всех уходят. А никто не замечает, потому что все уже ушли: «Неслыханная наглость – покидать рабочее место по окончании рабочего дня!». Да и вообще, по их мнению, вся отрасль на них держится и чуть ли не процветает благодаря именно их ежевечерним посиделкам, хотя ни одна собака об этом не догадывается! То есть, если бы не они, то и мы бы тут не ехали… В основном это одинокие люди, которым просто не хочется возвращаться домой. Причём, одинокие даже не по семейному статусу, а по внутреннему состоянию. Прочие же совсем молчат, потому что или откровенно устали, или же натурально, как говорится, не вяжут лыка. Не вяжут те, кто непременным атрибутом хорошего работника считает обязательным после окончания смены «заложить за воротник».

Следующий поезд отправится после десяти вечера, но я на нём почти никогда не езжу – очень уж поздно и безлюдно, а в безлюдных вагонах ночью есть что-то угнетающее. Жутко и неприятно ехать в пустом вагоне последнего поезда. В голову постоянно лезут мысли, что все нормальные люди сейчас уютно сидят дома, а тебе ещё ехать чёрт знает сколько времени в этом казённом футляре, а потом чапать по темноте. Грустно смотреть, как на тёмных станциях выходят остатки пассажиров, словно бросают тебя.

И совершенно нет такого чувства, когда едешь утром! Утром всё не так, как вечером. Утром-то как раз радует отсутствие людей в вагоне. Так вечером совершенно не пугают падающие звёзды, потому что кажется вполне естественным, что к вечеру звёзды устали висеть в небе. Но почему-то очень пугает, когда идёшь рано утром и увидишь падающую звезду…

Я стараюсь успевать на предыдущую электричку, где всё так плотно засажено пассажирами, как на грядках с хорошим урожаем, и большинство уже мирно по-детски сопит. Шум-гам по мере удаления от крупных железнодорожных узлов утихает. Даже контролёры идут чуть ли не на цыпочках и изъясняются шёпотом с употреблением слов «будьте так любезны» или даже «мерси». Тут не увидишь, где именно садится солнце. Виден только прощальный отблеск заката на небе. А напротив заката – воспалённые глаза окон, отражают последний луч дня в себе по очереди, когда мимо него проходит поезд, словно кто-то нажимает и отпускает их как клавиши.

Чем дальше от Питера, тем больше врут часы на вокзалах, словно бы там время не нужно вовсе. Словно оно там остановилось, как безнадёжно зависшая программа. Где-то часы идут, но уже много лет отстают или спешат часа на четыре, а то и больше, где-то стрелки просто безжизненно повисли в районе цифры «6», а где-то ещё дёргаются на одном месте, словно и хотели бы пойти, да силёнок не хватает.

Когда темнеет, окна в вагоне снова незаметно превращаются в зеркала. Твоё отражение соседствует в этом зазеркалье с россыпью огней далёких кварталов или каких-то промышленных объектов, городов или деревень, которые отсюда кажутся чуть ли не мифическими. Вдруг увидишь, что голова соседа напротив убрана их крупными бриллиантами, а по лицу постоянно проносятся отблески маленьких населённых пунктов, где уже, наверно, совсем не осталось жителей. Или вдруг на щеках вспыхнут потоки слёз дождя с той стороны стекла. То на какой-то станции тяжёлой тенью вплывает в вагон недостроенное здание церкви или тающий в темноте вокзал с колоннами. И тишина. Тишина повсюду! Так хорошо в тишине! Особенно после какой-нибудь бурной риторики по поводу или без.

У любого современного человека временами возникает состояние, когда он мечтает об информационном голоде, когда этот голод желателен, как физический отказ от еды после переедания в праздники. Голова – да что там голова – всё существо жителя эпохи информационных технологий против его воли забито каким-то спамом, от которого нет никакого спасения уже практически нигде! И хочется, чтобы наступила тишина. И остался этот пейзаж за окном – пусть тающий и серый, но зато без рекламы, без назойливого залезания в глаза: купите, приобретите, оцените…

– Дар-рагие гр-раждан-не пасса-АССА-жиры! – вдруг будит всех заплутавший во времени коробейник громоподобным голосом. – Только в этом сезоне! Будильники квар-рцевые многор-разового использования. Всего за полтин-н-ник! На рынках гор-рода такой вы сможете купить только за сто рублей, в Гостином Дворе – за двести, в Гавани – за триста, в фирменных магазинах швейцарских часов…

– За четыреста, – подсказывают самые догадливые.

– Долларов! – заканчивает коробейник. – У нас же сегодня благодаря рекламной акции вы можете купить такой чудо-будильник всего за пятьдесят рублей вместе с батарейками! Всего пятьдесят рублей, господа, и будильник ваш! – в подтверждение своих слов этот продавец времени включил пиликающий сигнал подъёма, отчего проснулись уже все.

– Ну-у, опять начал тут свои помидоры продавать! Убейте его кто-нибудь, а?

– Да не помидоры же, а бу… будильники…

– Дайте ж тишины! – взвился мужик в телогрейке из пятнистой камуфляжной ткани. – То носки тебе предлагают купить, то канючат проголосовать за кого-то, то где-то теракт, то ещё какой-то половой акт! Там кого-то взорвали, сям чего-то утопили, то Пугачёва вышла замуж, то развелась, – и во всю мощь лёгких: – Дайте тишины!!! Тишины хочу, сволочи! Уйди отсюда по-хорошему.

– Какой ещё тишины? У меня нет тишины, господа. У меня бу… бу-диль-ни-ки кварцевые многоразового использования…

– Эй, рекламный ты наш, какие тебе тут господа? – начинается полусонная суета в вагоне. – Ты во времени заблудился, что ли? Люди с вечерней смены едут, а ты тут со своими швейцарскими будильниками китайского производства.

– Ка-как с вечерней смены?! – изумляется торговец с поднятым вверх надрывающимся будильником. – А который час-то?

– Да вот так и часто! – ответил кто-то в сердцах и присовокупил ещё пару непечатных выражений.

Продавец времени опустил руку с товаром, бережно спрятал будильник в баулы и для приличия ещё немного поверещал, чтобы все поняли, что гвардия умирает, но не сдаётся. Видно, что он чувствует лёгкий дискомфорт от выпадения из своей временной когорты.