Сила слова (сборник) - Наталья Горская

И снова наступает благословенная тишина, с которой всё и начиналось. За окном замелькали огни далёких домов, затерявшихся в земных просторах. В том окне кто-то, может быть, готовит уроки, из другого льётся свет с кухни, где кто-то ужинает, а вот там кто-то смотрит новости по телевизору в кругу семьи… А вот и огни моего города выглянули из косматой темноты, словно звёзды из-за туч!

Созвездие своего города я ни с чем не спутаю, как астроном никогда не спутает Волосы Вероники с «хвостом» Пегаса. Скорее Сириус перейдёт в разряд бета-звёзд, чем галактика моего города изменит свои очертания. Центральная её часть справа от железнодорожной ветки горит созвездием Льва. Белый Регул – это прожектор на крыше комбината. Слева светится депо созвездием Гидры. А за ней – кромешная тьма, в которой над городской котельной одиноко горит Ригель своим голубовато-белым светом. А вот и альфа-звезда Ориона – исполин красного цвета выступил из-за леса. И я даже не знаю, что это такое…

Такие вот звёзды в земных пределах. Настоящие небесные звёзды далеки и холодны для землян, а эти огни живые и горячие. Они достижимы. И тогда люди, которые находятся рядом с этими огнями, такие маленькие и совсем невидимые издалека, вырастают в моих рассказах.

И тишина…

В совхозе «Даёшь коммунизм к 1982-му году» решили продать очистные сооружения. Не ахти, сколько они и стоили, но отчего бы не продать, ежели нынче так принято, что хоть в избушке на курьих ножках живи, а сделай свой бизнес. Пусть маленький, но сделай – уж будь так любезен. К тому же, очистные сооружения давно стояли без работы: фанерная фабрика, которая когда-то сбрасывала отходы производства в реку через эти самые очистные, лет десять как не функционировала.

Покупателей набежало не шибко много. В основном это были руководители таких же небольших совместных хозяйств из дружественных некогда союзных республик. В самой России желающих прикупить очистные сооружения для небольшого предприятия не нашлось, потому что не осталось и самих предприятий. Совхозникам с одной стороны грустно, что мечта о возрождении фабрики с продажей её последнего важного звена в век защиты экологии умерла навсегда, а с другой – начальство из вырученных от продажи денег клятвенно обещало выдать долги по зарплате за… за… за какой-то далёкий год «полный страданий и лишений», но теперь-то жить стало значительно лучше, прямо скажем, веселей. А кто не согласен, вообще ни хрена не получит! Поэтому согласными оказались все.

В эпох у поголовного успеха и шарма, когда Россия позиционирует себя на мировой арене как весьма зажиточное государство, охотно помогающее всякой зарубежной нищете, потому что самой уже складывать некуда, скулить, что у нас ещё царит такой беспредел, как невыплата зарплат, бесперспективно и даже антипатриотично. Портит все показатели и очень вредит имиджу щедрой и доброй ко всем сверхдержавы, но, как говорится, из песни слов не выкинешь. Совхозники не так, чтобы голодали, а кормились с огородиков или просто сбегали поближе к цивилизации в город. В городе ситуация была не лучше, но спасала вера, что там всё-таки «полегше». А вера, как известно, чудеса творит.

Совхоз же, что и говорить, зачах за последние двадцать лет. Даже название его постепенно сократилось. Оно на протяжении последних десятилетий постоянно «модернизировалось и обновлялось». Сначала оно трансмутировалось в «Даёшь коммунизм к 1990-му году», когда ещё при Брежневе прозвучало заявление, что наступление коммунизма откладывается на неопределённый период. Постепенно в ходе ещё нескольких изменений год наступления рабоче-крестьянского рая в названии совхоза сдвинулся до 2000-го года.

В 2000-ом году даже клинические идиоты поняли, что «кина не будет». То есть совсем и окончательно. А вместо обещанного уже пяти-шести поколениям измученных граждан коммунизма грядёт нечто неописуемое, что лучше всего описывали деревенские бабушки в двух словах: пранституция и хоррупция. Посему от названия совхоза осталось одно первое слово «Даёшь». На руинах после победно прокатившейся по стране сексуальной революции это самое «даёшь» стало звучать весьма двусмысленно и даже где-то неприлично, но со временем притёрлось. Другие ещё не так вляпались. К примеру, соседний совхоз «Кончай империализм к 1987-му году» (и чем именно 87-ой так приглянулся?) тоже претерпел ряд сдвигов в названии в плане годов, когда империализм должен был бы окончательно загнить и скончаться. Со временем даже патологические фантазёры поняли, что кончать империализм неактуально, да и не так-то просто, как казалось, поэтому название само собой оскопилось до одного вот этого «Кончай». Словечко тоже так себе, но и оно прижилось, так что самые смешливые пошляки не ухмыляются при его упоминании. Но глупее всего вышло с совхозом «Всем на Луну к 1975-му году». Там, надо отдать им должное, долго мурыжиться с уточнением года отправки совхозников на печальноликий спутник нашей планеты не стали, а сразу урезали название до прямого и решительного «Всем на».

Что и говорить, жёстко прошлись реформы по бывшим советским совместным хозяйствам в сельской местности. Наша держава где-то местами ещё осталась аграрной страной, где-то – индустриальной, но есть и такая Россия, которая причислила себя к постиндустриальным странам, где уже всё настолько отстроено и налажено, что ничего другого не остаётся, как успешно торговать информацией. Эта-то самая постиндустриальная Россия и объявила нормой поголовный успех и шарм во всей стране. И иногда ей очень действует на нервы, что эту привлекательнейшую во всех отношениях картинку портит Россия индустриальная, а уж в адрес аграрной она и вовсе болезненно морщится и даже неприкрыто плюётся. Но не будем судить её за это, а вернёмся, как говорится, к своим баранам.

Баранов в совхозе «Даёшь» не было. Был крупный рогатый скот и птица, которых совхозники в основном и обслуживали. Тем и жили. Поставка яиц и мясомолочных продуктов городским магазинам не приносило совхозу ощутимого дохода то ли из-за ужасной конкуренции с импортными продуктами (как объясняло совхозникам их нищету совхозное начальство), то ли из-за неумения этого начальства наладить каналы сбыта вкупе с традиционным, как берёзки на русском лубочном пейзаже, подворовыванием (как объясняли это себе сами совхозники, чтоб не так тошно было). Но в целом жили. Как говорил директор совхоза товарищ Сермяжный, «с голоду-то, чай, никто не пухнет». Пухнуть-то не пухли, но хотелось чего-то большего, мечталось о каком-то развитии. Может быть оттого, что зажрались, как объясняло совхозникам их «странные» желания совхозное начальство. Или потому что на дворе давно третье тысячелетие и жизнь требует соответствовать новому веку, а не ликовать при виде керосиновой лампы, когда неделями нет электричества.

А тут наметился полный развал. Очистные сооружения бывшей фанерной фабрики, от которой остались одни стены без крыши и с пустыми глазницами, демонтировали и приготовили к продаже. Со дня на день ожидали приезд покупателей. Должны были приехать казахи, туркмены и эстонцы. Даже какой-то тендер собирались провести между ними, который товарищ Сермяжный упорно называл «трендером».

– Вот приедут и будут трендеть, – растолковал для себя значение незнакомого слова совхозный сторож Климыч, встречая утро решающего дня на своей завалинке у столовой.