Неземная девочка - Ирина Лобановская

Нина вздохнула и тоже отвернулась, спрятав злые, совсем «непохоронные» глаза. Она давно знала, что «альтернативок» много, но столько…

— Сволочь Митрошин! Москвы, что ли, не знает?! — вдруг бешено заорал, сорвавшись, Ленька, вспомнив о приятелях в «жигулях» Олега. — Какие все сволочи! А в морге без очереди бизнесмена пришлось пропускать, поэтому столько ждали! И на тот свет умудряются поскорее пролезть по особому праву! Им некогда, кто посильнее! На Небеса очень торопятся!

— Монетки достали, лучше медные! — командовал могильщик. — Монетки бросаем и каждый по горсточке земли! Каждый по горсточке!

Где теперь найдешь эти медные… Тут и появились пропавшие. Они неслись к свежей могиле по снегу, не разбирая дороги, проваливаясь в заносы, на ходу срывая шапки.

— Сволочи! — опять взорвался Ленькин крик. — Ну какие же вы сволочи!

— Тихо, тихо! — полуосознанно, равнодушно зашептала Нина, с трудом шагнув вперед. — Тихо, Леня! Вспомни про вчерашний день…

Вчера эти самые сволочи, с восьми утра до позднего вечера, мотались как проклятые вместе с Леней по похоронным делам, забыв обо всем остальном. Они тоже сегодня держались из последних сил.

Минуту все постояли молча. Нина почему-то решила, что Зиночка специально не поехала вместе с ними, а придет немного позже, когда они разойдутся, чтобы остаться с Борькой наедине. Нине хотелось задержаться и увидеть Зиночку, но это невозможно: как она объяснит свое странное желание? Да и кто ей позволит отстать?…

К автобусам шли разрозненно, отчужденно, тянулись неохотно, словно боясь друг друга, плелись между могил по утоптанным снеговым дорожкам, автоматически спотыкаясь взглядами о фамилии оставшихся здесь навсегда. «И не остановиться, и не сменить ноги…» А когда добрели наконец и собирались уже рассаживаться, молоденькая блондиночка с простеньким лицом зарыдала неожиданно бурно, истерически, точно внезапно осознав происходящее. Она плакала, покачиваясь, и стала вдруг падать, но Леня успел подхватить ее в самый последний момент.

— Кто это? — шепотом спрашивали друг у друга.

Блондиночку в дешевенькой шубке абсолютно никто не знал. Она пришла позже других, держалась особняком и только невидяще таращилась на всех.

Леня пожал плечами, нехорошо блеснув за толстыми стеклами очков черными глазами, готовыми в любой момент к слезам.

— Знаю, что звать ее Алена, больше ничего не известно…

— Ей домой надо, Алене, ее нельзя везти на поминки в таком состоянии, — заговорили обревевшиеся вдовушки.

Они явно обрадовались, что нужно о ком-то заботиться и хоть что-то делать. Из сумочек тут же появились валидол, валокордин, нашатырный спирт. Нина смотрела на их суету с равнодушным презрением, забыв, что она все-таки врач и должна проявлять сострадание и оказывать помощь. Вместо этого Нина машинально пыталась подсчитать, сколько здесь женщин. И прибавляла к ним примерное количество отсутствующих по различным причинам, Зиночку в том числе. Цифра выходила чудовищная. Видимо, Нина все-таки преувеличивала.

Алена таблетки и капли не брала и упорно валилась с ног. Ей явно нравилось страдать. Леня, обняв ее покрепче, повел с помощью Олега к автобусу и усадил рядом с собой. Скорбная вереница двинулась в обратный путь…

На следующий день после знакомства Зиночка пригласила Бориса к себе. Он нисколько не удивился, потому что ждал этого и на это рассчитывал. В передней, когда Зиночка открыла ему дверь, Акселевича встретила крошечная девчушка лет двух в шляпке и сарафанчике.

— Вот тебе и вот! — задумчиво пробормотал Борька.

— Да! — с некоторым вызовом отозвалась Зина. — Познакомься: моя дочка! Зовут Лялькой.

На «ты» они перешли вчера во время провожания.

Крошка, важно заложив руки за спину, сосредоточенно изучала нового человека. Она была на редкость забавна в своей модной шляпке, из-под которой кудрявились светлые волосы. Такая смешная! Борька скрыл улыбку и наклонился к девчушке:

— Привет! Меня зовут Борис. Ваш покорный слуга…

Он протянул ей ладонь, и кроха серьезно вложила в нее свою малюсенькую ручонку.

— Ляля, — сказала она. — Ты ужинать будешь?

Акселевич поневоле засмеялся. У него почти не было опыта общения с детьми, и в их присутствии он обычно терялся, чувствовал себя возле них неуютно, будто не на своем месте.

— Об что речь… Если ты угостишь.

И кроха отправилась впереди него в комнату, где всех уже ожидал накрытый стол.

— Садись, — сказала она, взбираясь на стул. — Мама, ты тоже. А ты музыку любишь? — И девчушка вновь уставилась на гостя.

— Да как тебе сказать, — замялся Борис. — Это особь статья… В моем далеком детстве, когда мне было шесть лет, мать отдала меня в музыкальную школу. У меня, к несчастью, обнаружили абсолютный слух и приняли в класс скрипки. Музыкалку я окончил. А после этого навсегда забросил на антресоли свою скрипочку, на которой пропиликал всю свою юную жисть, не решаясь обидеть мать.

— Так ты играешь на скрипке? — живо заинтересовалась Зина, подвигая свой стул поближе к Борькиному. — Надо же…

— Играл, — уточнил он. — Больше не притрагиваюсь. Родительские амбиции и ихнее тщеславие не совпали с моими настроениями и желаниями. Оно часто так бывает. Расскажу тебе одну историю. Она подтверждает версию о том, насколько силен бренд и как давно его изобрели. Это отнюдь не порождение нашего века. К молодому Страдивари, ученику великого Амати, предшественнику Страдивари в деле создания эксклюзивных скрипок, пришел человек и предложил за его скрипку две золотые монеты. Страдивари, изумившись, сказал: «Но за скрипки Николо Амати платят тысячу золотых!.. Или вы считаете, что мои скрипки хуже?» Покупатель ответил: «Если честно — ваши скрипки лучше! Но вы просто не столь знамениты, как Амати. А он известен всем и каждому. На его скрипках красуется его имя. Поэтому ему и платят по тысяче. Я бы и за вашу скрипку дал тысячу — она того стоит, — если бы на ней стояла надпись «Амати». Зиночка улыбнулась:

— Да, это интересно…

— Вот шел к вам в первый раз, когда тебя провожал, и приметил рядом старый дом, на нем табличка: «Охраняется государством». Сегодня опять иду к вам и вижу: этот дом снесли. Вот тебе и вот… Больше уже, стало быть, не охраняется… И так все в нашей жизни, скоротечной и бездарной!

Борис задумался, озадаченно рассматривая Ляльку. Она с чувством собственного достоинства уплетала салат, довольно умело для своих лет пользуясь ножом и вилкой.

— Как ты относишься к картошке? — спросила Зиночка.

— Положительно! Поэтому положи. Наверное, каждый из нас проявляется яснее всего во время еды, — задумался вслух Борис. — А ты не боишься давать ей нож? Пардон, конечно…

Зиночка безмятежно махнула рукой:

— Я даже вино ей давать не боюсь! Акселевич изумился: