ОГПУ против РОВС. Тайная война в Париже. 1924-1939 гг. - Армен Гаспарян

После краха белой борьбы на севере России в феврале 1920 года Миллер эмигрировал во Францию. Он принял активное участие в формировании Русского общевоинского союза, был доверенным лицом великого князя Николая Николаевича. После похищения агентами НКВД генерала Кутепова в 1930 году 63-летний Евгений Карлович Миллер, бывший его заместителем, возглавил РОВС. Безоружная армия в штатском продолжала жить с верой в грядущий решительный бой с большевиками. Не случайно он заявил тогда: «Большевики — враги России, советская власть — вражеская власть, бесконечно вредная, губящая Россию морально и материально; с ней не может быть никаких компромиссов; с ней может быть только борьба и не может, а должна быть борьба всегда и всеми силами, всеми способами, не исключая возможности вооруженной борьбы. Вот на чем воспитывалась Добровольческая Армия, влившая в себя все лучшее, спасшееся с других белых фронтов и по праву носящих с 1920 года высокое название Русской Армии, ее же и честь, ее же и ответственность».

РОВС казался Миллеру твердым монолитом, сплоченным белой идеей. В интервью лондонской газете «Морнинг пост», едва возглавив крупнейшую организацию русского зарубежья, он сказал: «Эмигранты убеждены, что рано или поздно русский народ сам свергнет советскую власть, а их задача — содействовать контрреволюционному движению, нарастающему в стране».

Но в то время Русский общевоинский союз стал подтачиваться многочисленными интригами. Генералы неутомимо спорили, что делать дальше. От Миллера ждали продолжения активной работы в духе Кутепова. Но, во-первых, в секретную деятельность генерала Евгений Карлович посвящен не был, а во-вторых, почти все боевики погибли во время вылазок в СССР. Поэтому, Миллер прежде всего думал о трудоустройстве офицеров и солдат Русской армии, оказавшихся в эмиграции.

Положение многих из них было действительно плачевным. В большинстве стран белые воины считались беженцами, их неохотно принимали на работу, платили всегда меньше и при малейшем проявление недовольства — увольняли. Один из офицеров вспоминал позднее: «За исключением 5 часов, уделяемых сну, генерал Миллер был остальное время в делах. Эта самоотверженная работа стяжала ему заслуженную популярность. Он подкупал не пышными речами и игрой на популярность, а своей неустанной заботливостью об улучшении быта и материальных нужд, что больше всего ценит наш народ».

Да и сам Евгений Карлович едва сводил концы с концами. Один из чинов Русского общевоинского союза вспоминал спустя несколько лет: «Сумрачное утро, струившееся в окно, как-то особенно подчеркивало бедность квартиры и всю ее беженскую скромность, не отвечавшую высокому положению ее хозяина. Да и сам хозяин был одет очень скромно, на его брюках можно было обнаружить следы тщательной штопки».

Но были и в русской эмиграции те, кто ненавидел председателя РОВС. Как правило, это те, кто всю русскую смуту провел в спокойном Париже. Им доставляло особое удовольствие цитировать эсера Бориса Соколова, который еще 24 апреля 1920 года писал во французской газете «Информасьон»: «Я был свидетелем последнего периода существования правительства Северной области, а также его падения и бегства генерала Миллера со своим штабом. Я мог наблюдать разные русские правительства, но никогда раньше не видел таких чудовищных и неслыханных деяний. Поскольку правительство Миллера опиралось исключительно на правые элементы, оно постоянно прибегало к жестокостям и систематическому террору, чтобы удержаться наверху. Смертные казни производились сотнями, часто без всякого судопроизводства.

Миллер основал каторжную тюрьму на Иокангском полуострове на Белом море. Я посетил эту тюрьму и могу удостоверить, что таких ужасов не было видно даже в царское время. В бараках на несколько сот человек размещалось свыше тысячи заключенных. По приказанию Миллера начальник тюрьмы Судаков жестоко порол арестованных, отказывавшихся идти на каторжные работы. Ежедневно умирали десятки людей, которых кидали в общую могилу и кое-как засыпали землей.

В середине февраля 1920 года, за несколько дней до своего бегства, генерал Миллер посетил фронт и заявил офицерам, что не оставит их. Он дал слово офицера позаботиться об их семьях. Но это не помешало ему закончить приготовления к бегству. 18 февраля он отдал приказ об эвакуации Архангельска 19 февраля к двум часам дня. Сам он и его штаб в ночь на 19 февраля тайно разместились на яхте «Ярославна» и ледоколе «Козьма Минин». Генерал Миллер захватил с собой всю государственную казну, около 400 000 фунтов стерлингов (10 миллионов рублей золотом), которые принадлежали Северной области.

Утром 19 февраля население узнало об измене и бегстве генерала Миллера. Много народу собралось возле места якорной стоянки «Козьмы Минина», в том числе солдаты и офицеры, которых Миллер обманул. Началась перестрелка. С кораблей стреляли из орудий. Было много убитых. Вскоре «Козьма Минин» ушел из Архангельска.

Измена Миллера произвела чудовищное впечатление на офицеров на фронте. Некоторое время они не знали о бегстве штаба и продолжали защищаться. Узнав об измене своих начальников, многие из них покончили самоубийством, а другие перешли на сторону большевиков».

* * *

Но прежде чем переходить непосредственно к истории действий «Внутренней линии», к которому мы и подошли уже, осталось нанести на холст два последних штриха: ситуацию в эмиграции и ход борьбы ОГПУ против РОВС. Начнем с русского зарубежья.

Сегодня, когда разговор заходит о белогвардейцах, все обычно представляют себе офицера в расстегнутом кителе с золотыми погонами, пьющего водку в парижском ресторане, с ностальгией, сквозь слезы поющего «Боже, царя храни». Это в корне неверно, хотя истоки такого образного восприятия легко проследить. Именно такими ИХ и демонстрировали НАМ. Те, кто постарше, наверняка вспомнят нашумевшее в свое время стихотворение Роберта Рождественского:

Я прикасаюсь ладонью к истории.

Я прохожу по Гражданской войне…

Как же хотелось им в Первопрестольную

Въехать однажды на белом коне!..

Не было славы. Не стало и Родины.

Сердца не стало.

А память — была.

Ваши сиятельства, их благородия —

Вместе на Сен-Женевьев-де-Буа.

Плотно лежат они, вдоволь познавши

Муки свои и дороги свои.

Все-таки — русские. Вроде бы — наши.

Только не наши скорей,

А ничьи...

Так вот, ничьими они себя точно не считали. Никогда у них и мысли такой не было, что попрощались они с Родиной навсегда.

Каждую минуту они жили с надеждой на скорое возвращение. Вот только надежды все они с разным связывали. Каких только течений не было в эмиграции. От социалистов и анархо-синдикалистов до союза крошек-фашисток. И все предлагали, как побыстрее спасти Родину. Кто-то считал, что Россию освободит только монарх из интеллигенции, без случайного смешения крови. Кто- то был убежден, что надо всем признать единственно верным методом борьбы с большевизмом «марш на Рим» Бенито Муссолини. Кому-то требовался крестьянский парламент, а кому-то — советы и царь. Особняком держался лишь Русский общевоинский союз.