Ночь борьбы - Мириам Тэйвз

– Правда в том, что мы не знаем, – сказала бабуля.

– Он умер?

– Вряд ли. Я так не думаю. А твоя мама боится сойти с ума. Ну, все этого боятся, особенно с возрастом, но твоя мама боится сойти с ума из-за того, что досталось ей в наследство. Мама борется на всех фронтах. Ей приходится. А еще она любит!

– Из-за Горда? – спросила я.

– Из-за всего, – сказала бабуля.

– Она же везде лажает, – сказала я.

– Возмо-о-ожно, – сказала бабуля, – но мы можем выразить это по-разному. И какая, в общем, разница. Женщин всегда за все наказывают! Ее самый большой страх – потерять тебя и Горда. Я не смогу вечно заботиться о тебе, а твой отец на данный момент числится пропавшим без вести.

– Это же я забочусь о тебе! – сказала я.

– Ха! – сказала бабуля. – Это правда, заботишься. Но если твоя мама заболеет, она будет волноваться о том, кто позаботится о тебе и Горде.

– Я позабочусь! – сказала я. – Как в книжке «Дети из товарного вагона».

– Ты смогла бы, – сказала бабуля. – В тебе определенно есть то, что нужно. Но это может быть не идеально.

– Да, – сказала я.

Я бы предпочла растить Горда в лодке, а не в товарном вагоне без колес, чтобы мы могли плавать в разные места и, в идеале, путешествовать по миру. Мама боится сойти с ума и покончить с собой, но бабуля говорит, что она не собирается сходить с ума и кончать с собой.

– Это стресс. И страх, и тревога, и ярость. Это нормальные вещи. Нормальные, нормальные, нормальные. А еще есть психические заболевания. Это совсем другое дело. Хо-о-о. Дедушка и тетя Момо покончили с собой, а твой папа где-то не здесь, и это правда. Но мы-то здесь! Сейчас мы все здесь.

Потом бабуля прочитала стихотворение или что-то в этом роде: «В длинных тенях их преступлений мы здесь сражаемся за свет мира».

– Но на самом деле, – добавила она, – их самоубийства не были преступлениями.

Она продолжила говорить и за разговором пыталась осторожно распутать колтун в моих волосах. Она взяла одну из книг со своей кровати. Это была тонкая книга, поэтому ей не пришлось распиливать ее на несколько частей.

– Посмотрим, посмотрим, посмотрим. Где же это?

Потом она нашла нужное место и прочитала: «Он вытянул руку. Неужели дождь все еще продолжался? Нет, прекратился. Небо казалось неровным и тонким, как будто могло вот-вот прорваться. На проводах появились воробьи, они сидели, отряхиваясь от дождя. Да, мир был… таким, каким хотел быть. Так или иначе, на него не стоило полагаться. Он получал удовольствие сам от себя. Нет смысла в особых желаниях получить что-то от мира, это было ясно. И пока ты остаешься жив, ты будешь его частью. И он тоже ею был»[22].

Бабуля закрыла книгу и положила ее рядом с собой в неизменную кучу на кровати.

– Разве это не чудесно?

Я кивнула. Мы молчали. Не знаю, было ли это чудесно. Я лежала рядом с бабулей, половина моей головы оказалась у нее на руке, а половина – на груди. Она пахла кокосом. Я думала о том, что бабуля мне рассказала. То, что досталось ей в наследство. Мы посмотрели три серии «Зовите акушерку», на второй из них бабуля заснула. Ее храп был громче, чем крики роженицы и младенца, вместе взятые.

Мама поздно пришла домой с репетиции, и они с бабулей шептались в бабулиной комнате.

5

Сегодня, когда я проснулась, мамы уже не было, но она оставила мне записку, в которой извинялась за то, что она такая дерьмовая мать, что она меня ужасно любит и что все наладится. Но что именно – «все»? Она написала в кавычках слова, которые гласили: «В материнстве важно потерпеть неудачу, а иначе ваш ребенок не перейдет от иллюзий к реальности: мать учит ребенка справляться с разочарованием, воплотив его». Дальше она нарисовала смайлик, сердечко и слова «Ха-Ха!» и добавила постскриптум, в котором говорилось: «Это концепция Д. У. Винникотта о „достаточно хорошей матери“». Она подписалась: «С любовью, мама».

Я побежала вниз, чтобы показать письмо бабуле.

– Она убьет себя! – сказала я. Бабуля сказала:

– Милая, милая, она не собирается убивать себя. Она говорит, что сожалеет о том, что ведет себя странно, как ты говоришь, и что она очень тебя любит. На самом деле она скоро вернется. Она просто вышла за фильтрами для кофе.

Вчера мама принесла мне и бабуле футболки «Рэпторс». Мы примерили их и десять минут играли бабулиным мячом для упражнений. Бабуля говорила: «Хо-о-о-о-о-о, я Ларри Бёрд, а ты кто?» Я переживаю, что она начинает впадать в деменцию, а еще – что мама собирается покончить с собой. Нога у бабули очень болит под коленом, и она не знает почему – это что-то новенькое. Она проверила, достаточно ли в сумочке патронов, чтобы сегодня весь день играть в карты со своими друзьями. Когда она глотает свои таблетки, она делает вид, что это крошечные солдатики, которых послали бороться с болью, а иногда она держит их и говорит им: «Спасибо за вашу службу, мы ее не забудем», а затем глотает их и говорит: «Мяч в игру!» Она сказала, что рядом с тем местом, где они с друзьями играют в карты, есть туалет. Так что все хорошо. Она добавила, что у нее всегда был хороший мочевой пузырь, в отличие от ее невестки Генриетты с проблемным водопроводом – той всегда приходилось заранее выяснять, где в Панама-Сити расположены туалеты, потому что в этом городе было очень-очень мало общественных уборных. А бабуля могла целый день обходиться без них.

– Да ты была победительницей! – сказала я. Бабуля сказала, что, когда дело доходит до контроля над мочевым пузырем, победителей и проигравших не существует.

Бабулины друзья приехали забрать ее, они все обнимались и смеялись у двери и дали мне пакет булочек. Они говорили друг с другом на своем секретном языке. Они были в сговоре. Бабуля подмигнула мне, как бы говоря: расслабься, не волнуйся, это все глупости!

Когда она ушла, я застыла, как жук в янтаре, и не знала, чем себя занять. Я сидела на лестнице и думала. Я написала два слова «свободное движение» на джинсах чуть выше коленей. Слово «свободное» вышло крупнее, чем «движение». Стоило отмерить получше. Бабуля говорит, что нужно поддерживать свободное движение. Но как?

Потом в дверь ворвалась мама. О нет, режим выжженной земли. Но она