Арифметика подлости - Татьяна Туринская

Не удержался Гена… Злился и на себя, и на Конакову – ведь решил же больше не прикасаться к студенткам! Он бы спокойно прошел мимо, если бы не удивительное сочетание наивности и плотской жажды.

В общем, битву он проиграл с треском. Но за это Конаковой пришлось заплатить сполна. Никаких дежурных комплиментов, никаких нежностей. В конце концов, он не зазывал ее в свою каморку. Сама пришла, сама плотненько прикрыла дверь, недвусмысленно провернув в замке ключ.

Памятуя о недавнем скандале, первым делом Гена предупредил:

– На беременность не лови. Насиловать я тебя не собираюсь, а добровольный секс не предусматривает ответственности. Устраивает такой расклад?

Видимо да. Потому что на хамское по форме предупреждение она отреагировала на удивление спокойно. Он был взбешен: куда катится этот мир, если совсем юное ангелоподобное создание не шарахается от таких слов, не бежит прочь. Гена был уязвлен: она казалась хрупкой и чистой, а на деле такая же, как остальные? Что ж, тогда он не будет с ней миндальничать. Она получит то, чего заслуживает.

Без слов усадил ее на стопку матов. Реснички затрепетали в испуге. Однако же не убежала, покорно ждала продолжения.

Обладательница наивных глаз оказалась женщиной. Вернее, женщинкой – неумелой, стыдливой. Его это не оскорбило, нет. Но почему-то стало обидно: такая наивная, такая стыдливая, а под мужиком уже побывала. Все они одним миром мазаны, все отдаться торопятся, аж спотыкаются.

Попользовал девчушку, и до свидания: иди, милая, дальше, ищи любовь высокую и чистую в другом месте.

Но девочка не поняла. На следующих занятиях снова смотрела влюбленными глазками, вроде для нее что-то значил тот бессмысленный половой акт.

Хочешь повтора? На!

Еще? На еще!

Кеба и сам не заметил, как перешагнул все свои правила и убеждения. Он ее и так, и этак. То лаской с ней, то грубостью. А она в ответ только ресничками дрожит преданно.

Оглянуться не успел, как все изменилось. Вроде ничего особенного не произошло, но чувствовал, что теперь он безраздельно принадлежит Оленьке Конаковой.

Всем хороша была Оленька, всем устраивала. Кроме одного. Была у нее идиотская черта: едва ли не на каждом свидании непременно подводила Кебу к мысли о женитьбе. Вернее, не к мысли даже. Настойчиво напоминала: дорогой, уже пора! Пусть не каждый день, но пару раз в неделю непременно между ними происходил серьезный разговор.

На нейтральной территории они теперь встречались редко. Сначала еще ходили куда-нибудь, в кино, кафе, или просто гуляли по городу. Однако киношно-бульварная фаза оказалась до неприличия короткой: куда интереснее кувыркаться в постели, чем таскаться по улицам.

Чаще всего Ольга сама набрасывалась на него, едва переступив порог. Не успевал Гена раздеться, как она седлала его на стуле, и начиналась любовная игра. Собственно, игрой это вряд ли можно было назвать. Это был просто секс. Безудержный, почти животный. И его всегда было много.

Кеба не уставал поражаться Ольгиной ненасытности. Ведь только-только пришла к нему, можно сказать, девой непорочной: ну что такое, в самом деле, один неудачный любовный опыт? Только девственность потеряла, а вкуса даже не распробовала: что уж за урод был ее первым любовником – это ж надо умудриться сделать все настолько коряво!

О первом сексуальном опыте Оленька не любила рассказывать. Краснела, бледнела, не знала, куда глаза девать. Губоньки поджимала – вот-вот расплачется. Гена понял лишь, что опыт этот ничего хорошего ей не дал. Иной раз хотелось встретить того дебила и хорошенько тряхануть: что ж ты натворил, сволочь?! Такие уроды и делают женщин фригидными, напрочь отбивая охоту к сексу.

К счастью, Оленька не успела погрязнуть в своей проблеме. Если б Кеба вовремя под руку не подвернулся – так и померла бы, не понюхав настоящего мужика. В его же руках расцвела. Он поражался тому, как быстро она училась. Совсем недавно была скована в постели, неловка, стыдлива – после близости не смела даже взглянуть на него. Образно говоря, мышонком забивалась в уголок. Глупышка.

Но раз за разом становилась все свободнее, смелее. Видать, Кеба хороший учитель: пробудил в девчонке зверя ненасытного. Ольга стала буквально неугомонной. Порой это напрягало: Гена уже выдохся, спекся, а ей еще подавай. О стыдливости уже и речи не шло: не намекала – требовала! И словами, и покруче – действиями. Иной раз ее поведение напоминало откровенную разнузданность – чистая гетера! Но чаще он радовался: ого, раскочегарил девку! Такая никогда не станет отговариваться усталостью или банальной мигренью: ах, милый, я устала, обойдись сегодня сам.

Оленька была хороша. И фигурка не подкачала – тоненькая, совсем-совсем девичья, будто не девушку ласкал, не женщину пользовал, а глупую тринадцатилетнюю девчушку. Однако, несмотря на возбуждающую хрупкость, Гена предпочитал видеть ее частично одетой: нижняя часть очаровательного плоского животика была обезображена большим неровным шрамом. Он понимал, что нет в этом Ольгиной вины, что это – беда ее, и что, в сущности, это не делает ее менее желанной любовницей. Никакая она не больная, не заразная, просто когда-то, много лет назад, имела проблемы со здоровьем, но все уже в далеком прошлом.

Но уговоры не помогали – Гена упорно брезговал прикоснуться к шраму, и предпочитал, чтобы Ольга оставалась полуобнаженной. Сказать прямым текстом стеснялся: подарил несколько комплектов сексуального бельишка, чтоб и стильно, красиво, и шрам прикрывало. Тем не менее, руки его постоянно натыкались на проклятый шрам, и Кеба инстинктивно, что нисколько не умаляло его вины, резко отдергивал руку, будто от склизкой жабы или змеи. Оленька непременно обижалась, Генка извинялся, каялся, и разнузданный лихой секс продолжался как ни в чем ни бывало.

Ему было хорошо. Он почти утопал в ней, забывал обо всем на свете и считал себя почти счастливым. Всегда между ними присутствовало это проклятое «почти»! Никогда, ни на одну минуту Гена не мог отстраниться от брезгливости. Легкой, едва заметной, ведь сам себя не переставал убеждать, что ничего страшного, это всего лишь шрам, из-за него Оленька не перестает быть Оленькой. А иногда начинал сомневаться, в шраме ли дело? Или его брезгливость имеет другие корни?

Было еще одно «но» на пути к абсолютному счастью. Гена уже давно забросил мечты о тренерстве, плыл себе спокойно по течению. А теперь, с Ольгой, то есть с Оленькой – она сама себя только так и называла, обижаясь на Ольгу или Олю – теперь вдруг всплыли в нем прежние стремления. Мысли появились: что ж он столько времени в «педульке» теряет, ведь уж не один, поди, десяток пацанов мог бы к званию «Мастер Спорта» подготовить. Пора, пора что-то менять! Под лежачий камень вода не течет – нужно самому стучаться во все двери, предлагать себя. Никто ведь не придет, ничего не предложит – всего нужно добиваться самостоятельно, а не прожигать жизнь в бабьем царстве.

Пытался делиться мыслями с Оленькой, советоваться:

– Как ты думаешь? У меня есть шанс? Конечно, и без меня тренеров хватает, и все опытные – не мне чета. Но и я ведь не последний, а? Неужели с пацанами не справлюсь?