Арифметика подлости - Татьяна Туринская

Та смотрела на него наивными своими глазками, лупала ресничками. Вроде его слова ее удивляли:

– Пацаны? Зачем тебе пацаны? Тебе меня не хватает?

Не успевал он ответить, как она ловко переводила разговор в другое русло:

– Ген, ну вот ты думаешь, мне легко у матери отпрашиваться на ночевки? Она, конечно, не знает, у кого я ночую. Если б только догадалась, что у мужчины, она бы нас обоих поедом сожрала, живьем, и костями бы не подавилась. Я так от нее устала! Я ведь давно не ребенок, мне ведь – страшно сказать – двадцать три года! А я все еще должна жить под материнским крылышком, по ее уставу, делать только то, что нравится ей. Я не могу так больше! Мне же на свидания с тобой приходиться бегать тайком! Ну сколько можно? Мы же с тобой взрослые люди, а постоянно прячемся от кого-то. Я – от матери, ты – от Мининзона. Мы уже полгода вместе. Ты имеешь меня, как пожелаешь, совершенно не задумываясь о моих чувствах. Ты хоть раз поинтересовался, хорошо ли мне? Хоть раз спросил, хочу ли я «так»? И вообще, хочу ли я сегодня? Ты нагло пользуешься моей любовью! А если я забеременею? Представляешь, какая шумиха поднимется в деканате, если только станет известно, что преподаватель систематически насилует студентку? Да если еще это насилие приведет к беременности?! Кстати, дорогой, ты не забывай: мне нельзя делать аборт. У меня ведь один яичник: если сделаю аборт – потом вообще не смогу иметь детей. Мне срочно нужно замуж, Генчик! Давай уже поженимся, ну что тебе стоит?

Он хотел говорить о своей мечте, но каждый раз приходилось выслушивать Ольгины претензии. Мало того что ему была неприятна эта тема: когда посчитает нужным – сам решится. Но чтобы его вынуждали жениться, выкручивали руки, ставили какие-то условия?! Какой мужик это потерпит?

А еще поражало, как она умудрялась все вывернуть наизнанку. С ее слов выходило, что это Гена имеет ее круглосуточно то так, то этак. Она не хочет, а он подло ее пользует, невзирая на отчаянные мольбы оставить в покое несчастное девичье тело. Пользуется не только служебным положением, но и грубой физической силой, снова и снова затаскивая студентку в свою постель.

Только ведь у них все происходит практически с точностью до наоборот. Не Кеба ее постоянно домогается – Ольга его! Причем с самого первого раза. Не он ею насытиться не может – она им. Не он ее в оригинальные позы заворачивает – она его. Ну да, это он научил ее всем этим премудростям, а главное – получать удовольствие от секса. Если это вина – тогда казните. Но разве это вина? По Оленьке этого не скажешь: пищит ведь от удовольствия! Пищит, и тут же требует: еще! Ему бы уже хватит, устал, «наелся». Ему бы поговорить о том, что волнует больше всего: о пацанах, которые в умелых Генкиных руках чемпионами станут. А она секса требует. Еще, еще, еще!!!

Ну не хочет он жениться! Ему и так хорошо: Оленька и без штампа в паспорте всегда рядом, всегда под рукой – зачем жениться? А уж беременностью и деканатом угрожать – это вообще последнее дело. Шантаж называется.

– Кисонька, ну ты же знаешь: я из тех мужчин, которые не женятся никогда. Мне с тобой очень хорошо, но ведь и тебе со мной неплохо? Зачем ты все усложняешь?

Про «никогда» Гена говорил скорее из вредности, или из суеверного страха перед судьбой. Вернее было сказать, что это сейчас он не хочет жениться, не видит себя мужем. Может, просто мужем, может, Оленькиным мужем – но не видит! Не сейчас. Как минимум – не сейчас. Ему в тренеры нужно пробиваться, а семья требует стабильности. И вообще. Не ко времени разговор.

Ольгу же ответы в подобном ключе определенно не устраивали. Заводилась с пол-оборота:

– Я усложняю?! То есть ты намерен трахать меня до старости, но жениться на мне ты отказываешься? Так, да? Я устраиваю тебя, как любовница, но не как жена?! Прости, милый, но такой расклад не устраивает меня. Я взрослая женщина, и, как любая нормальная баба, хочу замуж. Не за кого попало, а за любимого, то есть за тебя! И я не намерена ждать слишком долго. Я, конечно, и представить не могу рядом с собой другого – ты же знаешь, как я тебя люблю, а отдавать себя нелюбимому я не умею, и никогда в жизни этого не будет, но обещаю – я уйду от тебя. Мне будет бесконечно больно и одиноко, но я от тебя уйду. Я без тебя проживу, я не умру без тебя и без секса. А вот ты без меня не выживешь, дорогой. Конечно, ты себе целую коллекцию шлюх без труда насобираешь, да только ни одна из них не сравнится со мной. Именно потому, что они все – шлюхи, а я – порядочная девушка из хорошей семьи. Вот скажи мне, только откровенно: много у тебя было порядочных девушек? Да еще таких, которые в постели бы не были ханжами, а, наступив на горло собственной гордости, исполняли все твои развратные желания?

Спорить с этим Гене было трудно: нет, таких порядочных, как Оленька, у него было немного. Точнее, совсем не было. Да, все остальные – шлюхи. Прожженные и циничные – порядочная женщина сама к мужику в штаны не полезет. Но ведь и Оленька когда-то сама к нему пришла, сама дверь за собой закрыла, намекая на цель визита.

Вынужденно подтверждал: да, одна только Оленька порядочная. И да, она не ханжа – действительно исполняет любые развратные желания. Только никак не удавалось к слову вставить, что желания эти, иной раз и в самом деле развратные, не его, а ее, Ольгины желания.

На радостях от того, что ее слова в очередной раз подтвердились, что она, как всегда, оказалась права, что признает ее Кеба единственной порядочной девушкой, едва ли не святой среди многочисленных шлюх, Ольга устраивала «праздник похоти», вытворяя с ним такое, чего ни одна циничная студентка не то что вытворить – представить себе не умела. Выделывая замысловатые па, изгибаясь и вскрикивая от сладострастия, Оленька непременно приговаривала, сама же тащась от своих слов:

– Где ты еще найдешь такую, Кеба? Кто еще так сумеет? Женись на мне, а то я уйду от тебя, брошу, и никогда больше ты не получишь такого кайфа. Запомни, милый: никогда ни одна женщина не сможет сделать тебя таким счастливым, каким делаю тебя я. Береги меня, держи меня крепко, свяжи меня штампом, а то я ведь птица крылатая – не удержишь, выпорхну в окошко…

Долго терпел Кеба ее напор. Но всему есть предел: даже железный прут – и тот гнется.

Когда в самый сладостный миг она остановилась вдруг, отстранилась, улыбнулась с коварной усмешкой:

– Что, плохо без Оленьки? У самого не получается? А я вот сейчас встану и уйду. Навсегда. И что ты тогда запоешь?

Знал ведь, прекрасно знал, что никуда не уйдет, что продолжит буквально через мгновение – не столько ради него, сколько для себя самой. Но таким бесконечным показалось это мгновение, что не выдержал Гена. Почудилось: если вот сейчас, в эту самую секунду она не продолжит, он просто взорвется фугасом, или даже авиабомбой, и редкая умелица Оленька пропадет бестолку в этом смертельном взрыве.

Сдался, выдохнул обреченно:

– Уговорила, женюсь. Только не останавливайся!

Взвизгнув радостно, Ольга наскоро чмокнула уже не любовника, а жениха, и продолжила с новыми силами, яростно, будто не любовью занималась, а стирала с лица земли давнишнего врага. Гена уже не думал ни о женитьбе, ни об Оленьке: сознание затуманилось – не было ничего вокруг, один сплошной кайф. Откинулся на подушку, устало прикрыв глаза.