Колодцы предков - Иоанна Хмелевская

– Ничего. Подождем рассвета – сейчас июнь, ночи короткие. На рассвете я найду камень, может, подвернется какой-нибудь сильный парень. А пока можно разжечь костер. Если хочешь, можем пешком вернуться в село и у кого-нибудь переночевать, но не знаю – стоит ли.

Люцина предпочла костер.

– А где мы возьмем дрова? – засомневалась она.

– Из леса. Лес под носом. Всего пятьдесят метров.

– Темно, как в кишках у негра, я не пойду.

– Я сама пойду. Сухое дерево я как-нибудь нащупаю, а если нет, сниму туфли и сразу найду шишки. Сиди тут и жди.

Люцина куда-то села, куда – я не видела. Через свежескошенный луг я отправилась к лесу. Еще до того как я насобирала пучок сухих прутиков, взошла луна. Стало посветлее, я достала из багажника небольшой ручной насос, надула Люцине матрас и снова отправилась в лес. Я успела обернуться три раза, луна светила все ярче, камня я, правда, так и не нашла, но перестала спотыкаться о кочки, и в последний раз луг преодолела почти галопом. Люцина сидела рядом с машиной в кресле из матраса и поддерживала небольшой огонек.

– Я все знаю, – сообщила она, когда я бросила на землю громадную связку веток и начала их ломать. – Этого мне и не хватало – темноты и луны. Я все вспомнила, когда ты мчалась через поле. Это выглядело похоже, только там не было леса и он мчался намного быстрее.

Я перестала шуметь, отложив дрова на потом. Мне сразу стало понятно, о чем речь.

– Менюшко? – убедилась я.

– Менюшко. Это, кажется, действительно был Менюшко, тот что мчался. Я помню, что сразу перед этим или сразу после того услышала про какого-то чужака, слонявшегося по селу, которого кто-то прогнал. «Он не будет здесь вынюхивать по углам», – так говорили. Не знаю, кто, но наверное, тот, кто потом за ним гнался.

– Или перед этим гнался...

– Или перед этим. Я уверена, что как раз тогда и прозвучало имя Менюшко. Мне все больше кажется, что Менюшко – это был тот вынюхивающий, и приплелся он из другого места. Не знаю почему, но, кажется, из мест нашей прабабки.

– Я знаю, почему тебе кажется, – сказала я, возвращаясь к веткам. – Из-за постоянных разговоров о семейной тайне, из-за адресов и всего прочего. Мест для выбора не так уж много, или места прадеда, или места прабабки. Если в местах прадеда он был чужим, значит должен быть из мест прабабки.

– Возможно, – согласилась Люцина, – во всяком случае, с этим Менюшко связан какой-то скандал.

– Подожди, а где места прабабки?

– Где-то около Лукова, прабабка приехала туда откуда-то с Украины...

– Может, и Менюшко приехал с Украины?

– Не знаю, возможно. Сестра прабабки была графиней, и бабушка воспитывалась при ее дворе. Подожди, я вспомнила еще что-то! Бабушка устраивала деду множество скандалов и могу поклясться, что в одном из скандалов она крикнула: «Даже молодой Менюшко был лучше, чем ты!». Я сама слышала. Мне вспоминается все отчетливей.

Люцина говорила голосом оживленным и одновременно таинственным, очень уверенно и решительно, но я отнеслась к ее воспоминаниям достаточно скептически. Тереза была права – понять, что Люцина действительно помнит, а что выдумывает для оживления действия, было невозможно. Не раз я слышала от нее просто кошмарные истории. Какого-то предка сожрали волки, вместе с конями, санями и возницей, какую-то из прародительниц, кто-то купил у отца за десять тысяч рублей золотом, какая-то графиня отравилась из-за нашего прадеда, который не хотел на нее смотреть, внебрачные дети княжеского рода плодились в нашей семье, как кролики весной, чтобы массово погибнуть на баррикадах революции, и все увлеченно убивали друг друга. Люцину посещали странные мысли, и в любую секунду Менюшко мог обрасти преданиями.

– Лучше сразу скажи, откуда ты все это знаешь, – потребовала я.

– Не знаю, откуда – не помню. Где-то услышала. Бабкины скандалы я сама слышала, о тетке графине бабушка рассказывала, а Менюшко ко всему этому здорово подходит. Он опять приехал вынюхивать...

– И ты действительно думаешь, что это тот же самый, который мчался по полю до Первой Мировой?

– Дурочка, у Менюшко могли быть дети.

– Ага, и теперь вынюхивают дети?

– Вынюхивают. А почему бы и нет? Это даже подтверждает то, что рассказывал дядя Антон. В старые времена люди делали разные странные вещи. Наша семья могла забрать что-то у семьи Менюшко. Или получить что-то на сохранение. Кого-то попутно заела совесть, и он начал передавать поручение – это что-то вернуть...

Я кивнула головой. Да, подходило. Облизанный мог быть потомком Менюшко и действительно приехать за чем-то своим. Это должно быть чем-то стоящим, если в самом начале появился труп. Однако, какое отношение к этому имеет моя прабабка? По словам отца Франека, сначала ей надо было умереть, откуда следовало, что прабабка не соглашалась вернуть награбленное. Прабабка умерла. Интересно, что стало с награбленным...

– Тереза лопнет от радости, – сказала я грустно. – Если окажется, что наша семья действительно кого-то обжулила – совесть загрызет ее насмерть. Она спать не сможет.

– Вернется домой нагая и босая, – добавила Люцина. – Надо снять с книжки все деньги и закопать их в подвале, иначе она заставит отдать их облизанному. Эх, черт, у меня же нет подвала. Знаешь, давай не будем ей рассказывать, что у нас вышло с этим Менюшко.

Вскоре после полуночи подъехала патрульная машина милиции, которая ехала по своим делам и немного отклонилась от маршрута, привлеченная костром посреди дороги. Ничего лучшего я и придумать не могла. Вопрос колеса решился за каких-то десять минут.

– Сама видишь, как я их люблю, – сказала я Люцине, отправляясь домой.

– Конечно, – ответила Люцина. – Симпатичные ребята. Специально подождали приезжать, чтобы я вспомнила этого Менюшко...

* * *

Из-за воспоминаний Люцины к действию подключился Марек, блондин моей мечты, который до сих пор упорно старался держаться в стороне. Он не принимал участия в семейных обсуждениях, как огня избегал упоминания о преступлении, ссылался на отсутствие времени, недомогания, неверие в факты, глухоту и общую умственную недостаточность. Это меня страшно раздражало, и я долго не могла понять, в чем дело, пока не удалось вырвать из него правду.

– От твоих семейных проблем я чувствую себя идиотом, – раздраженно и неохотно признался он. – Я надеялся, что на этот раз останусь в стороне. Лучше чувствовать себя нормальным...

– Тоже мне, выдумал! – фыркнула я с состраданием. – В семье преступление, а у тебя такие безжизненные надежды! Всегда во все вмешиваешься, а именно теперь хочешь увильнуть – не вижу смысла и логики. Займись этим, наконец, сам видишь, появляется все больше подробностей, и никто ничего не понимает.

– Ты думаешь, я смогу что-то сделать? Поговорить с духом отца Франека?