Джентльмены чужих писем не читают - Олег Горяйнов

Вот и спасительный угол. Она свернула, выровняла плечи и перевела дух. Церковь стояла почти сразу за углом. Агата вошла в затянутое полумраком пространство, где жил загадочный Бог, которого мало интересовали земные дела.

Осенив себя, для виду, крестным знамением, она не пошла внутрь к алтарю, а осталась стоять невдалеке от входа, немного сбоку, чтобы увидеть преследователя, если тот все-таки появится. И если он появится, то…

В церкви было пусто. “Agent” калибра.22 с двухдюймовым стволом отдыхал у Агаты в мягкой велюровой кобуре над щиколоткой левой ноги. В кабинке первого туалета, из которого она вышла шатенкой восточных кровей, у неё не было времени возиться с оружием: она только спрятала револьвер с дымившимся стволом в кобуру и быстро-быстро перекрасила глаза. Зато во втором туалете, превратившим её в пепельную блондинку, она вытряхнула в унитаз из барабана две пустые гильзы и вставила вместо них новые патроны. Одним из правил было всегда иметь в револьвере полный барабан патронов. В лагере их специально учили автоматически, без участия мыслительного аппарата, отсчитывать пять выстрелов. Их много что учили делать без участия мыслительного аппарата.

Но самое главное – всегда отсчитывать пять выстрелов. В хорошей заварухе некогда вспоминать, сколько раз ты стрелял и на сколько раз там ещё осталось. А шестой патрон – он всегда хозяйский.

Прошло десять минут. Пульс вернулся в норму. Агата всё ещё не позволяла себе расслабиться, но уже поняла своим седьмым конспираторским чувством, что на сей раз всё обошлось, и это её сильно порадовало. Умей она молиться, она непременно помолилась бы сейчас, чтобы этот парень её не преследовал и чтобы ей больше не понадобилось сегодня никого убивать.

Но удалось обойтись без молитв: ещё через десять минут так никто и не появился из-за угла. Агата осторожно вышла из церкви и зашагала по переулку в ту сторону, где ждал её автомобиль.

Она шла, и мыслями то и дело возвращалась к тому парню, что выходил из отеля. Кто он? Почему так странно и неотрывно смотрел на неё? У него волосы были, кажется, тёмного цвета, но не чёрного.

Тьфу, наваждение! Какое ей дело до того, какие у шпика волосы? А какие волосы были у того шпика, которого она подстрелила три часа назад? Почему ей до тех волос нет никакого дела, а до этих – есть?..

Хотя, если бы он за ней попёрся в переулок, где она пряталась в церкви, она бы его подстрелила точно так же, как и первого, и он теперь был бы точно таким же куском мёртвого мужского мяса, как и первый. В этом нет никакого сомнения. Пусть кое-кто двадцать второй калибр всерьёз не воспринимает, но в умелых руках это вполне достаточный калибр. Два выстрела в сердце – и всё, будь ты хоть сам Панчо Вилья.

И этот парень с назойливым взглядом, даже если он – просто любитель пепельных блондинок, всё равно получил бы своё. За любовь ведь надо платить, si?

Матушка ей всегда говорила: любовь – это ответственность за того, кого любишь.

Став взрослой, она поняла: ответственность за любимого – это готовность платить по его счетам.

Нет, это – счастье, которое испытываешь, неся ответственность за любимого человека, вот что такое любовь! Она сегодня счастлива, ведь она убила ради любимого человека, она закрыла его собой, своим мастерством, она натянула нос чёртовым грингос!..

А он – её любимый – как он теперь будет благодарен ей, как похвалит её и прижмёт к сердцу, ожесточенному борьбой за всемирную справедливость! О, сколь любезны ласки его!..

Он ведь всё не воспринимает её всерьёз. И это не оттого, что ей только двадцать два года. Это оттого, что он сильно любит её и беспокоится о ней, вот и не воспринимает. Ведь он иногда бывает таким нежным с ней.

Она на секунду закрыла глаза. Например, как это было когда она стажировалась после лагеря в Венесуэле…

Посла они в тот раз не достали, но Октябрю удалось подстрелить двух бешеных псов – морских пехотинцев из охраны посольства, а Агата тогда растерялась – сейчас даже смешно об этом вспоминать – и ни в кого не попала, но Октябрито нисколько на неё за это не рассердился, а даже наоборот…

Или – ещё лучше – месяца два с половиной тому назад…

Хоть в тот раз и приходилось быть настороже, не снимать кобуры с оружием, потому что дело происходило в горах Сьерра-Мадре, у подножия красавца Чоррераса, в их убежище номер восемнадцать, и ложе у них было – зелень. За ними охотились приспешники бешеных псов-грингос, потому что они с Октябрём взорвали перед этим какой-то пёсий дом, а потом уходили по отдельности, и она отдала Октябрю все деньги, оставшейся мелочи ей едва хватило, чтобы добраться автобусом до Чильпансинго, там она позвонила из автомата папочке, и он приехал за ней на своём “Альфа-ромео”, а в пещере они с Октябрем занимались любовью, и всё пришлось делать быстро, три раза помогать любимому…

Для себя она тогда, конечно, ни черта не получила, но настоящей революционерке, настоящей комсомолке – разве так уж необходим вульгарный оргазм?

Разве у неё нет других, более высоких целей?..

Оргазм – удел домохозяек.

Тем более, что виноградника своего она для любимого в своё время не сберегла.

В конце концов, боевого компаньеро нужно любить как боевого компаньеро. Если она будет выказывать слишком много чувственных желаний, её любимый боевой компаньеро может подумать, что ей хочется превратиться в румяную толстую курицеголовую домохозяйку, и не позволит ей дальше участвовать в Революции. Он и без того нет-нет, да и скажет, глядя на неё полными любви и нежности прекрасными глазами цвета чилийского янтаря, скажет, что она ещё молода для того, чтобы действовать на самых опасных ролях, что она с чрезмерной пылкостью относится к…

Вот и “феррари”.

Агата села в машину, полезла в сумочку за ключами. Теперь – мигом в университет, и как-нибудь себя там проявить. Хоть подраться с кем-нибудь, неважно, главное, чтобы запомнили: сегодня я, Габриэла Ореза, целый день была в университете и всем там намозолила глаза…

В Маньянском национальном университете, к счастью, не было принято сдавать экзамены по всему курсу обучения: вытягивать билет, трясясь от страха, что попадётся вопрос, изучить который руки не дошли в бессонное время перед сессией. Маньянская система образования была куда более гуманна к своим студентам: экзамен проходил в форме собеседования на тему заранее написанного и сданного преподавателю реферата.

Профессор Морелос – к счастью для Агаты и к несчастью для себя – оказался на месте. В большом помещении кафедры находились ещё человек десять: кто сидел за столом и пялился в монитор, кто писал, опять же пялясь в монитор, кто беседовал со студентами. Да и в коридоре шлялись без дела человек сто. Взглянув на девушку поверх очков, профессор взял со стола её курсовую работу на тему «Влияние мифологических воззрений ацтеков на эсхатологические построения сапотеков».

– Ну-с, – начал он. – Я внимательно прочитал ваш труд. По сути работы у меня к вам претензий нет… Но в некоторых местах вы допускаете отдельные неточности. Вот вы пишете, например, что сапотекский бог бедности и неудач Питао-сих ехал по пустыне на тележке, запряжённой ослом …