Овечья шкура - Елена Топильская

— Ты орудие-то убийства подбери, а то им ваши опера в футбол играют.

— Обижаешь. Я уже его в конвертик упаковал. И надпись написал. И операм наподдал.

— Пашуля, Христом-Богом прошу, возьми отпечатки с руля. Обещаешь?

— Обещаю, — бодро откликнулся Паша.

— И мне зашли.

— Зашлю. Хоть будет повод с однокурсницей пообщаться.

Он приобнял меня за талию и заглянул в глаза. От него шел явственный запах спиртного, глаза были красные, невыспавшиеся. Пашка жил в общежитии, с женой и двумя детьми, и уже восемь лет ждал выполнения федерального Закона “О прокуратуре”, который от лица государства обещал прокурорскому работнику, нуждающемуся в улучшении жилищных условий, предоставления отдельной квартиры в течение шести месяцев со дня принятия на работу.

Обратно мы с Васильковым ехали молча. Похоже, что нас обоих сверлила одна и та же мысль — как добраться до последнего компаньона, Красноперова, если он еще жив.

Въехав в черту города, Коленька поинтересовался, куда меня везти — на работу или домой. Я бодро ответила, что на работу, а потом домой. Никакого недовольства Васильков не выказал, и оперативно домчал меня до прокуратуры, и даже поднялся вместе со мной в контору, чтобы помочь собраться — по крайней мере, так он мотивировал то, что за мной увязался.

В прокуратуре уже почти никого не было. Я дернула Лешкину дверь: она была заперта. А вот из канцелярии доносился треск работающего принтера. Не иначе лентяй Горчаков ушел домой, а любящая Зоя, которой торопиться некуда, в свое свободное время распечатывает для него обвинительное заключение. Я расстроилась за нее и даже не стала заходить в канцелярию.

Открыв кабинет, я прошла к сейфу и стала рыться в нем, доставая нужные мне бумаги, а Коленька ждал, прислонившись к притолоке. Когда я сложила то, что мне требовалось, в папку, а папку упихала в сумку, и подошла к дверям, всем своим видом выражая готовность завершить рабочий день, мой кавалер как-то хитро извернулся, оперся обеими руками о дверь, и я оказалась прижатой спиной к двери, в кольце его рук. Глядя мне в глаза, Коленька запер дверь ключом, торчавшим в замочной скважине, щелкнул выключателем, погасив свет, и медленно приблизил ко мне лицо, ища мои губы. Поначалу я растерялась, но быстро опомнилась. Агрессии от Коленьки не исходило, все его поведение как бы говорило “если хочешь”… И мне стало смешно. Я выскользнула под рукой Василькова и зажгла свет, меня разбирал смех. Что характерно, Коленька даже не смутился.

— Ты не хочешь? — невинно поинтересовался он.

— Не-а, — ответила я, давясь смехом. Рассмеяться громко мне было неудобно, но Коленька заметил, что мне очень весело, и отошел от двери.

— Ну ладно, — сказал он, — как хочешь. Поехали, отвезу тебя домой.

Он подхватил мою сумку, и мы вышли из кабинета. Отвернувшись от Коленьки, я улыбалась. Вряд ли Коленька без памяти влюбился в меня с первого взгляда; но счел своим долгом отметиться: а вдруг выгорит. Вот мне бы и в голову не пришло соблазнять человека просто так, без крайней необходимости; я понимаю, если надо самоутвердиться или отомстить кому-то. А без нужды, из спортивного интереса — на такое только мужики способны. Но тем не менее на Коленьку я не обиделась. С ним было очень легко общаться, и он не стал изображать вселенскую трагедию после моего отказа.

— Коленька, а жена у тебя есть? — спросила я, садясь в машину.

— А как же, — отозвался Коленька.

— И дети?

— Двое. Сын и дочка.

— А чего ж ты приключений ищешь?

— А что? — искренне удивился он. — Что в этом плохого? Ты мне понравилась. А я тебе не понравился?

— Понравился. Но, как говорится, ночь, проведенная вместе, — это еще не повод для знакомства.

— Понятно. С операми не спишь, — подвел итог Васильков.

— Ну почему же. Хоть с трубочистами, лишь бы человек был хороший.

— Ну, а чего тогда? — удивление Коленька демонстрировал вполне естественно.

— Ладно, зайдем с другой стороны. А тебе это зачем? Ты что, сгораешь от страсти? Или у тебя сексопатологические проблемы? Что ты так бросаешься на женщину, с которой еще и суток не знаком?

Вот тут Коленька явно обиделся.

— Ни на кого я не бросаюсь. Дурочка, я же для тебя старался. Я же справочки навел. Думаю, женщина в разводе, мужское внимание не помешает… Я же просто, как друг.

Он так искренне это сказал, что обижаться было бы нелепо.

— Спасибо, Коленька, — сказала я, поцеловав его в щеку, — спасибо, друг. Будем считать, что свою дозу мужского внимания я получила. Пошли, уже домой пора.

— Пошли, — с облегчением согласился Коленька. — Ты с сыном живешь? Послушай, приходи к нам в выходные с сыном. У нас кролик живет, мои мелкие с твоим вместе поиграют, жена приготовит чего-нибудь, пивка попьем, а?

Я пообещала подумать, и Коленька, подхватив мою сумку, повел меня в машину.

Дома меня ждала гора грязной посуды, которую мое великовозрастное дитя даже не удосужилось составить в мойку. Спасибо, хоть поел, подумала я, надевая фартук и приступая к домашнему хозяйству. Обозревая запачканные тарелки, я, как опытный следователь, отметила, что ребенок по дороге из школы купил хот-дог, но ел его дома — на столе валялась бумажка, в которую заворачивают хот-доги в уличных киосках, стоял кетчуп, большая тарелка была им измазана. Зато к полезной для здоровья гречневой каше сыночек даже не притронулся. Так, пил чай с шоколадным тортом, который я сделала позавчера, тряхнув стариной; причем не отрезал себе культурно кусочек, а отъедал ложкой от целого торта, и. ложку с недоеденным ошметком бросил там же, на блюде с тортом. И кто его только воспитывал! Под столом валялась кучка карамельных фантиков. Быстро вымыв посуду, я пошла разбираться с ребенком.

Сын сидел за секретером над тетрадками и учебниками, но даже и не думал делать уроки, а рисовал в дневнике (слава Богу, карандашом) голого Барта Симпсона. Вот и предоставилась возможность заглянуть ребенку в дневник, где уже вторую неделю отсутствовала подпись родителей.

Да, моя подпись отсутствовала, но наличествовало несколько учительских автографов. Один из них извещал, что ребенок явился на физкультуру без шортов, другой — что ребенок пришел на математику с мороженым, третий — что ребенок бегал на перемене.

В принципе, ни одно из этих извещений меня особо не расстроило. Шорты не были своевременно куплены не по его, а по моей вине. Я задержалась на работе, и мы опоздали в магазин, а потом уже было некогда. Какую вселенскую угрозу для математической науки таило недоеденное мороженое, я не поняла. В том, что ребенок на перемене бегал, а не лежал обессиленно где-нибудь в углу, я тоже увидела хороший знак. Но из педагогических соображений утаила эти свои впечатления от подростка, слегка, чисто профилактически, пожурив его за невыполнение правил внутреннего школьного распорядка.