Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - Джулия Бойд

«Меня настолько раздражает вид пассажиров, что мне становится дурно, я потею, у меня начинает болеть живот, чувствую себя грязным и взбешенным каждую минуту поездки. Я покидаю поезд в состоянии нервного истощения и не могу забыть страшные картины: толстые, бритые (как у младенцев) головы немцев – представителей среднего класса, и веселые, улыбающиеся и банальные немецкие девушки, от застенчивости которых во мне пробуждается подавленное садистское чувство неприязни к уродливым женщинам и в особенности к женщинам-обманщицам»[137].

Поэт и критик Брайан Говард (который чаще всего был или пьян, или чем-то сильно недоволен) писал в октябре 1927 г. своему другу из гостиницы для паломников «Приют берлинцев»: «Я очень одинок и нахожусь в депрессии. Ненавижу Берлин так сильно, что очень скоро вернусь домой. Все невообразимо омерзительно и очень, очень скверно… Не знаю, что где здесь находится, денег нет, и отель ужасный. Когда я приехал, здесь пели псалмы. Никто не разговаривает, и то, что я курю, считают грубым нарушением правил. Улица Унтер-ден-Линден омерзительна. Очень шумно, пошло, многолюдно, и все коммерциализировано. Автобусы мчатся с убийственной скоростью 50 миль в час… С точки зрения психолога гомосексуальная жизнь Берлина фантастическая, но очень тоскливая с точки зрения человека. Боже, как мне одиноко»[138].

Пару лет спустя американский писатель и композитор Пол Боулз (который в книге Ишервуда «Прощай, Берлин» фигурирует под именем Сэлли Боулз) писал: «Я пришел к мнению, что Берлин – это самое неинтересное место, которое мне довелось увидеть. Это синоним глупости. Буду вполне счастлив, если больше никогда не увижу этот город… сложно избавиться от тяжелой руки, угрожающе нависшей над тобой. Берлин – некрасивый город»[139].

Иностранцы находили уродливым не только Берлин. Эдди Сэквилл-Уэст называл виллу, на которой он жил, «большой, непродуманно построенной и ужасной, ужасной». Семья, владевшая виллой, относилась к англичанину очень хорошо, и он даже начинал чувствовать себя «вполне счастливым». Но Эдди раздражал сын супружеской пары, который «каждый раз хлопал в ладоши, когда входил в комнату»: «Это сводит меня с ума. К тому же он такой прыщавый и некрасивый».

Хотя англичане, такие как Сэквилл-Уэст, считали, что, сбежав в Германию, они порвали со своей классовой принадлежностью, на самом деле (за исключением Ишервуда и Одена) они не смогли избавиться от чувства собственного культурного превосходства. Единственный сын лорда и леди Редесдейл Том Митфорд, который страстно любил все немецкое, писал из Австрии своему кузену Рэндольфу Черчиллю о преимуществах общения за границей с людьми «своего круга»: «(…) потому что я знаю, как порой ужасно жить в непосредственной близости от семьи со средним достатком, какой бы приятной эта семья ни была»[140]. Сэквилл-Уэст заявлял: «Как же мало мне на самом деле нравятся любые иностранцы по сравнению с англичанами!»[141] Гарольд Никольсон, работавший то время в британском посольстве, прочитал в Берлинском университете лекцию, о которой жена британского посла леди Рамболд отозвалась так:

«Вчера он на английском прочитал очень увлекательную лекцию в университете, в которой сравнивал характер немцев и англичан. Это была наполовину серьезная, а наполовину шуточная лекция, и я думаю, она поставила студентов в затруднительное положение, потому что они не вполне поняли, как ко всему этому относиться. Нам же лекция показалась восхитительной. Гарольд так верно описал характерную особенность англичанина, а именно удивительную застенчивость, которую не встретишь ни у какой другой нации. Англичанин инстинктивно защищает свою чувствительность путем создания своего рода оболочки из определенных манер и особого поведения. Иногда даже может показаться, что он демонстрирует иностранцам свое превосходство, но на самом деле англичанин просто пытается скрыть собственную застенчивость. Гарольд говорит, что англичане и немцы никогда не поймут друг друга»[142].

Тем не менее, когда Гарри граф Кесслер принимал чету Никольсонов и Вулфов в своем доме в Берлине, он прекрасно понимал английских гостей: «Леонард Вулф[143] – человек умный и изобретательный, комок нервов, дрожит, когда говорит… Вирджиния Вулф – типичная и лучшая представительница верхушки среднего класса, (…) а миссис Никольсон [Вита Сэквилл-Уэст] – типичная аристократка, знатная дама, стройная и элегантная, с непринужденными манерами, человек, который никогда в жизни не чувствовал себя смущенным или ограниченным социальными барьерами»[144]. О Гарольде Никольсоне Кесслер писал следующее: «Он занимательный, но мне почему-то не нравится, сам не знаю почему»[145]. Ни одной из гостий Кесслера не понравился Берлин. Вита, у которой, по словам леди Рамболд, были «удивительно огромные руки и ноги», проводила в городе как можно меньше времени, пока ее муж работал в британском посольстве. А Вирджиния заявила, что город «ужасный» и она никогда в него больше не приедет[146].

Пирс Брендон в книге «Темная долина» объяснил, почему столица Германии оказалась такой непривлекательной для интеллигенции: «Берлин с его прямыми серыми улицами, названными в честь национальных героев, и унылыми однообразными площадями со статуями забытых генералов казался в большей степени памятником прусскому духу, чем новым Вавилоном»[147]. Действительно, хотя ночная столица походила на современный Содом, при свете дня город больше напоминал простую немецкую домохозяйку.

Иностранцы могли сколько угодно высмеивать внешний вид людей старшего поколения, но при этом на них производила впечатление молодежь, которая не стеснялась своей наготы. Увидеть полураздетых людей можно было далеко не только в ночных клубах. Путешествуя пешком по сельской местности или загорая у бассейна, иностранцы сталкивались с полуобнаженными молодыми людьми, от которых веяло здоровьем и энергией. Такое раскрепощение было чем-то совершенно невиданным на родине путешественников. Вид двух молодых пар, игравших в мяч в лесу под Берлином, порадовал борца за права женщин Сисели Гамильтон, которая в последние годы Веймарской республики проводила лето в Германии: «На двух молодых мужчинах из этой компании были надеты узкие плавки. Одна из девушек была в шортах или в свободных трусах для плавания, а также в бюстгальтере, оставлявшем неприкрытой большую часть диафрагмы. Вторая девушка была только в купальных трусах, бедра и торс оставались нагими. Как мужчин, так и девушек совершенно не смущали проходившие рядом наблюдатели»[148].