Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов - Джулия Бойд

Двумя днями ранее Рамсей Макдональд («необыкновенно привлекательный человек, красивый и элегантный») выступал перед депутатами Рейхстага. Он был первым иностранцем, который произнес речь в немецком парламенте. «Председатель Рейхстага представил Макдональда как человека, который в начале войны выступал за нейтралитет Великобритании, что меня сильно возмутило, – писала леди Рамболд. – Но за исключением этого все прошло спокойно. Говорил он больше о будущем. Странным было то, что прямо за нами сидели большевики, а я как раз носила траур по российской императрице!»[167]

Некоторые из гостей британского посольства злоупотребляли радушием Рамболдов. «Парламентарий все еще никак не уедет, – жаловалась леди Рамболд спустя несколько месяцев. – Приехал на пару ночей, а по факту проведет целых восемь! Он приятный человек, но нельзя же быть таким навязчивым»[168]. Она писала о тридцатидвухлетнем консерваторе Викторе Казалете, который не подозревал, что вызвал недовольство «очаровательной» хозяйки посольства, и провел невероятно приятную неделю. Непосредственно перед приездом в Берлин 5 января 1929 г. Казалет гостил у Бисмарков:

«Очень удобный (и некрасивый) дом, достаточно горячей воды. Расположен почти в двадцати милях от Гамбурга в лесу. Нас в общей сложности 18 человек: австрийцы, немцы и шведы. Шведы просто очаровательны. Веселые и простые. Они мне все очень понравились… Все говорят по-английски. Мы питались дичью, которую настреляли поблизости. Холодный карп, зайцы и т. д. не очень аппетитны. Большая часть территории поместья – это леса, которыми владеть в Германии очень прибыльно. В четверг едем стрелять фазанов и зайцев».

На следующий день компания охотилась на оленей и кабанов: «После обеда наши сумки осмотрели с типичной прусской методичностью. Всех убитых животных разложили перед домом и осветили сигнальными ракетами. Когда мы вышли посмотреть на добычу, горнисты сыграли несколько мелодий, было очень холодно. Ритм отбивал один из горнистов. Главный лесничий – огромный, как гора. У него были с собой две пары очков [бинокль]. Расставляя каждого из нас перед охотой на места, он отдавал честь».

Обязательная экскурсия по музею и покоям «железного канцлера» не произвела на Казалета большого впечатления: «Очень, очень некрасиво, просто невероятно и потому незабываемо». Прусская охота стала для молодого энтузиаста-парламентария необычным опытом. Он со вздохом облегчения отправился на отбывавшем в 1:33 поезде в Берлин, где с удобством разместился в британском посольстве. Попав в столицу, Казалет сразу же был поражен дружелюбным отношением немцев к англичанам: «Никакой враждебности. Практически все рады тебя видеть и с удовольствием говорят про войну»[169].

Без сомнения, герцог Йоркский (будущий король Георг VI) не столкнулся с какой-либо враждебностью во время своего визита в Германию в марте 1929 г. Он стал первым британским принцем, посетившим Берлин после войны. Вместе со своей женой герцог ненадолго остановился в посольстве, после чего продолжил путь в Норвегию на свадьбу наследного принца Улафа. «Все мы влюбились в маленькую герцогиню, – писала леди Рамболд о супруге герцога Йоркского. – Она поистине драгоценная жемчужина. Красавица, мягкая, с чудесной улыбкой, без напускной важности, но с достоинством»[170].

Из-за задержки поезда члены королевской семьи пробыли в Берлине на день больше, чем планировали. Леди Рамболд восприняла это спокойно. «Они не захотели осматривать достопримечательности или сходить в церковь, поэтому после безмятежного утра мы вместе с Гарольдом Никольсоном отвезли их в гольф-клуб в Ванзее. К счастью, наследник престола не захотел там обедать»[171], – писала она подруге. Если бы герцог Йоркский случайно встретил во время обеда кого-нибудь из своих родственников – членов семьи бывшего кайзера, – мог бы случиться небольшой дипломатический конфуз.

За день до этого принцу с супругой организовали посещение бывшего кайзеровского дворца: «Им показали даже крохотную спальню кайзера, выглядевшую довольно уныло из-за наваленных в ней вещей и ветхих обоев. Окна этой маленькой и темной комнаты выходят во двор, в соседнем помещении размещается крошечная гардеробная. В кабинете стоит знаменитый стол, за которым кайзер подписал 1 августа 1914 г. приказ о мобилизации. Стол сделан из дерева корабля «Виктория», на нем стоит огромная чернильница в виде этого корабля, на мачтах вывешены сигнальные флажки «Англия ждет…»[172] ну и так далее. Занятно, не правда ли?»[173]

Герцог Йоркский, размышляя о недолговечности империи, загрустил от всего увиденного. «Он сказал, что это ужасно печально, – писала леди Рамболд, – и заметил, что все изменилось в одночасье, но никого это, кажется, не волнует. И это действительно так. Жизнь жестока. Гогенцоллерны стали просто историей!»[174]

* * *

Несмотря на то, что Берлин привлекал иностранцев, в первую очередь, своей современностью, многие туристы интересовались судьбой Гогенцоллернов.

Казалет написал в своем дневнике: «Берлин – интересный город. Отличные виды, в городе много жизни. Занятные люди. Каждый день в трех операх что-то поют, всегда аншлаг. Отличный театр, кино хорошее. Посмотрел два большевистских фильма, первоклассная операторская работа, плохая пропаганда. Ну и времена!»[175]

Как и многих других иностранцев, Казалета приятно удивила разнообразная и насыщенная культурная жизнь Веймарской республики. В 1927 г. Эдди Сэквилл-Уэст решил поселиться в Дрездене, потому что знал, что каждый вечер сможет ходить на «прекрасный» концерт или в оперу. В Дрезденской опере, которая тогда считалась лучшей в Европе, поставили премьеры пяти опер Рихарда Штрауса. 12 апреля 1929 г. программа была изменена, поскольку в концертном зале выступал двенадцатилетний скрипач Иегуди Менухин. В тот вечер он играл для восторженной публики музыку Баха, Бетховена и Брамса. «Все здание, в котором не было ни одного свободного места, вибрировало от энергии зала», – писали в газете «Volkstaat».

Неделей ранее Менухин давал концерт с оркестром Берлинской филармонии под управлением Бруно Вальтера. Один критик так отозвался об этом выступлении: «На сцену вышел толстый маленький белокурый мальчик и покорил сердца всех тем, что, как пингвин, нелепо переступал с ноги на ногу. Но подождите, вы перестанете смеяться, когда он поднимет смычок и начнет играть Концерт для двух скрипок с оркестром ре минор»[176].