Я тебе объявляю войну - Лана Вейден

Зато начался медляк.

«Виктория Владимировна! Можно вас пригласить?» — меня тронули за плечо. Как оказалось, — один из моих бывших учеников — я занималась с ним латынью год назад.

Но рядом кто-то вдруг произнес:

— Виктория Владимировна не танцует, Виктория Владимировна едет домой.

И это был Морозов. От такой наглости я чуть с ума не сошла.

— Чего? Никуда я не еду! — возмущенно произнесла я.

Мне вдруг совсем расхотелось домой.

— Надо, Виктория, надо. К тому же я тебе уже такси вызвал, — он стал слегка подталкивать меня к выходу.

— Что за самоуправство? Я пришла отдыхать и буду отдыхать!

— Наотдыхалась уже, — я и не заметила, как мы оказались на улице. — Завтра много работы, снова начнешь ныть, что устала, не выспалась, а ты мне нужна бодрая.

— А вот вы мне вообще не нужны, когда уже отстанете! — я пыталась вырваться, но он все-таки запихнул меня в такси.

Возвращаясь в тот вечер домой, я мысленно обрушивала на голову Морозова полное содержание словаря Колесникова-Корнилова. И даже не догадывалась, что скоро произойдет событие, которое полностью изменит всю мою жизнь. Но только вряд ли к лучшему.



— Маш, у тебя совесть есть? Ну вот хоть чуть-чуть, а? Куда вы вчера пропали? Знаешь, что мне пришлось пережить? — отчитывала я Марию на следующий день.

— Мы… э-э… не нашли стаканы и… э-э… пошли на кафедру к Андрею, а телефоны забыли и… — Машка странно мялась, заикалась и отводила глаза.

— Стаканы не нашли? Серьезно? Маш, что за бред?

— А что тебе пришлось пережить? — она попыталась перевести тему.

При воспоминании о вчерашнем вечере меня снова охватил гнев. Это ж надо, совсем обнаглел этот тип.

— Ничего, проехали.

— Это… как-то с Морозовым связано?

— Что? Почему ты сразу про него заговорила? — я еще больше рассердилась и даже повысила голос. — Больше людей на факультете нет, что ли? Сколько можно? Еще хоть раз при мне о нем вспомнишь, я с тобой больше общаться не буду, так и знай!

— Э, Вик, да ты чего? Да я так… я ж не подразумевала ничего такого!

— Еще не хватало, чтоб подразумевала!

Мда. Уж что-что, а тему перевести ей явно удалось. Я вернулась на кафедру и с трудом принялась за работу. Все-таки так больше продолжаться не может. Надо выяснить, когда закончится мое рабство. И узнать, что означали слова «нет будущего». Он не даст мне писать диссер? Я на всю жизнь останусь лаборантом?

Вообще-то, даже без Морозова дела обстояли не очень хорошо. На сегодняшний день у меня был один доступный вариант научника — Валерий Николаевич Анисимов. Но он обладал двумя большими недостатками — часто болел и был редким болваном (например, до сих пор верил в существование права первой ночи). Поэтому я все тянула с решением этого вопроса.

Тем временем Беседина-старшая едва не подкинула мне новую проблему.

— А знаешь, — заявила она как раз в тот момент, когда на кафедре почти все были в сборе, — скоро начнется всероссийский конкурс переводов сонетов Шекспира. Думаю, вам с Денисом Сергеевичем нужно поучаствовать.

— Что? — я в ужасе замахала руками. — Ой, неееет! Ой, нееет! Нет, нет, нет!

Все вокруг засмеялись, даже Морозов.

— Вика, — сказал Томашевский, — ты так реагируешь, будто тебя заставляют потерять невинность. А ведь переводы сонетов — это совсем не больно!

Да что вы знаете о боли? Переводить? Сонеты? Да еще и с Морозовым? Такое даже в кошмаре не приснится!

— Ну вы же знаете, что стихи в принципе невозможно перевести! В любом случае переводчик выражает себя, а не душу автора.

— Да, все мы знаем фразу — «переводчик в прозе — раб, в поэзии — соперник». Ну так возьми и попытайся сломать эту систему.

— Нет, спасибо, даже пытаться не хочу.

— А вообще-то это была неплохая идея, — заявил Морозов, когда мы остались наедине.

— Денис Сергеевич, хватит уже ходить вокруг да около, — я все же решила прояснить ситуацию. — Вы сказали, что у меня нет будущего. Теперь говорите про «неплохую идею». Как это понимать?

— Виктория, я сказал, что у тебя нет будущего с твоими нынешними исследованиями. Займись другим — возможно, что-нибудь и получится.

Другим? Серьезно? Это же все равно как перестать дышать.

— А если я не хочу чем-то другим заниматься — тогда что? Между прочим, я диссер могу и без научника написать.

— Написать ты можешь, что угодно. Защитить — нет.

— Денис Сергеевич, — я снова рассердилась, — а почему бы вам просто не оставить меня в покое?

— Не могу.

— Почему?

— Считай, что мне тебя жаль.

— Чего? — уж такого ответа я не ожидала и чуть не задохнулась от негодования. Ему меня жаль? — Ну, знаете ли…

— Погоди. Возможно, я неправильно выразился.

— Так выражайтесь правильно! Вы же филолог!

— Я вот думаю — не зря же Тамара Михайловна в тебя верила. Может, есть какая-то перспектива… если будешь делать что-то другое. И как раз переводы сонетов — не самый плохой способ занять твой беспокойный ум хоть на время.

— Даже не мечтайте об этом. Я не отступлю.

— Отступишь, Виктория.

— Нет! И лучше вам от меня отстать. Вот это, кстати, тоже, — я кивнула на его листы, — мне уже порядком надоело. Когда все закончится?

— Когда-нибудь.

— Это не ответ.

— Другого пока нет.

Похоже, Морозов и впрямь не отстал бы от меня в ближайшее время, если бы не случай, который, который…. А впрочем, не буду забегать вперед, расскажу по порядку.

Многие в круговороте событий уже бы и думать забыли о листе иллюминированного Евангелия из Кентербери. Но только не я, поверьте. Я мечтала, как подловлю идеальный момент, добуду ключ от стеллажа и наконец-то пощупаю манускрипт.

Пока это было невозможно — Беседина-старшая постоянно носила ключ с собой. Но я знала, когда она может потерять бдительность — в свой день рождения. А родилась она в один день с нашим деканом. Что означало — на факультете намечаются сразу две грандиозные пьянки, и грех таким не воспользоваться.

В тот знаменательный (злополучный?) день я с самого утра вертелась около Бесединой. Но до самого вечера никакой возможности добраться до ключа у меня не было.

После работы на кафедре собралась толпа — фуршет, поздравления и т. д. Замечу, что Ольга Беседина, естественно, была тут как тут, и я еще подумала, что она весьма странно одета — не по-осеннему. На ней было непонятное платье с запАхом, похожее на черный шелковый халат, — моя сестра дома в таком ходит.