Загадка Кирова. Убийство, развязавшее сталинский террор - Осмунд Эгге

Личность Николаева

Профессиональная карьера Николаева и его конфликты с партийными организациями после его увольнения из Института истории партии характеризуют его как сварливого и конфликтного человека. В течение пятнадцати лет он поменял не менее чем тринадцать мест работы, зачастую из-за своего вздорного и неуживчивого характера.

Во время допросов после убийства Кирова родственников Николаева расспрашивали и о его характере. Двоюродный брат рассказал, что в детстве Леонид был очень раздражительным, злобным и мстительным мальчишкой и остался таким, когда повзрослел[102]. Конечно, жена Николаева не была столь сурова в своих оценках. На допросе

после убийства Кирова она характеризовала Николаева как «впечатлительного и чуткого» человека. При этом, по ее словам, он был нервным и вспыльчивым. Драуле также сказала, что эти качества «особо резких форм (у него) не принимали»[103]. И у нас есть все основания согласиться с комментариями Кирилиной. По всей видимости, с течением времени эти черты характера стали принимать более резкую форму, иначе Драуле вообще бы о них не упомянула[104]. Мильда Драуле также описывала его как волевого и настойчивого человека[105]. По словам сотрудника НКВД, который допрашивал Драуле 2 декабря (с ним впоследствии беседовала Кирилина), жена считала Николаева скрытным и молчаливым человеком. Она никогда не слышала от него рассуждений на политические темы; по натуре он был замкнутым и упрямым; на работе у него никогда ничего толком не получалось, и в целом она считала своего мужа неудачником[106].

О. А. Лидак, директор Ленинградского отделения Института истории партии, в котором работал Николаев, отмечал, что тот был странным, неуравновешенным и нервным человеком. Один из его ближайших знакомых описывал его как мрачного, надменного и не очень общительного типа. На собрании партийной комиссии Института истории партии в апреле 1934 г., на которой рассматривалось персональное дело Николаева, его поведение вызвало общее возмущение, и участники собрания кричали на него. Днем позже на собрании партийной комиссии, рассматривавшей это же дело, один из присутствующих даже спросил, можно ли считать его полностью нормальным человеком. Один из бывших сотрудников НКВД, выступавший с оценками тех событий перед одной из комиссий по расследованию убийства Кирова уже в хрущевские времена, заявил, что в 1930-е гг. ему говорили, что Николаев был «умственно отсталым человеком». Г. С. Люшков, один из людей, которые отвечали за допросы во время следствия, говорил о Николаеве как о психически неуравновешенном человеке. По его словам, он был «много страдавшим, неудовлетворенным своей жизнью человеком он нелегко сходился с другими людьми». Кроме того, Люшков описывал Николаева как тщеславного человека, имевшего слишком высокое мнение о себе: «Николаев полностью знал биографии всех... знаменитых террористов. Он изучал истории террористов, сравнивал их с собой, старался им подражать. Короче говоря, он возомнил себя великим террористом и смотрел сам на себя через зеркало истории»[107].

Источники при этом свидетельствуют, что Николаев искренне любил своих детей. Соседи Николаева и Драуле рассказывали, что он очень заботился об их воспитании. Как показывала Мильда во время допросов во время следствия, Николаев любил по вечерам играть с ними. Она также рассказывала, что он много читал и интересовался очень многими вещами; пьяницей не был[108]. При обыске квартиры Николаева после убийства было найдено множество заметок, блокнотов, дневников и писем, содержащих его размышления и рассказы о событиях, а также заявления и просьбы, адресованные различным официальным органам и руководителям. Все эти записи часто называют «дневником Николаева», однако это больше, чем просто дневник. Дальше в данной книге эти записи мы будем называть «записи в дневнике»[109].

Что же могут рассказать они о личности Николаева? У Николаева было высокое самомнение, он говорил о себе напыщенно и эмоционально. Однажды он написал: «Я редко когда ошибался». В записи от 18 октября 1934 г. содержится следующий пассаж: «Я хочу умереть с такой же радостью, как и родился. Я буду бороться с такой же силой, как жил и работал»[110]. В своем письме, озаглавленном «Мой ответ перед партией и отечеством», он писал: «Как солдат революции, мне никакая смерть не страшна. Я на все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду подготовление подобно А. Желябову И готов быть на это ради человечества, оставляя на добрых людей — мать, жену и малолетних детей Привет царю индустрии и войны Сталину»[111]. Данное письмо датировано 25 августа[112]. Очевидно, что мысль о каких-либо действиях, которые могут привести его к смерти, посещала этого человека задолго до убийства Кирова. Желябов был одним из руководителей «Народной Воли», которая организовала в 1881 г. убийство императора Александра II. Упоминание Желябова ясно указывает на то, что Николаев действительно замышлял совершение убийства подобного рода.

Примерно к этому же времени относится прощальное письмо Николаева к своей матери, начинающееся словами «Последнее прости...», в котором он пишет: «Скоро для тебя будет большое горе и обида — ты потеряешь меня безвозвратно Я благодарю тебя за жизнь, которую ты мне дала. Ты не унывай и не робей. Я хочу, чтобы ты взяла мое тело, захоронила бы там, где хочешь на память моим детям. Прощай, дорогая моя мама Твой Леонид»[113]. Еще в одном письме от 14 октября он, обращаясь к «дорогой жене и братьям по классу!», пишет следующее: «Я умираю по политическим убеждениям, на основе исторической действительности... Поскольку нет свободы агитации, свободы печати, свободного выбора в жизни, и я должен умереть. Помощь из ЦК (Политбюро) не подоспеет, ибо там спят богатырским сном»[114]. Это последнее из упомянутых выше писем может свидетельствовать о том, что у Николаева были определенные политические мотивы для убийства Кирова. Политические убеждения Николаева и возможность того, что он был связан с бывшими оппозиционерами внутри партии, более детально обсуждаются в гл. 5 и 10.