Требуется Квазимодо - Анна Ольховская

Дверь вагончика вдруг с грохотом распахнулась, и оттуда выскочили несколько гогочущих типов, внешний вид которых почему-то вытащил из нагромождений сумбурных воспоминаний Кирилла надрывный напев: «Владимирский централ, ветер северный…»

Увидев стоявшего возле вагона Кирилла, один из типов гыгыкнул:

– О, Немтырь очухался! Живучий, сука! Ну, колись, че ты тут делал? Почему ты, падла, не в цеху, а? Отвечай!

И он отвесил перекошенному «чучелу» небрежную оплеуху. Так, для порядка. Немтырь даже не упал, лишь покачнулся.

Оплеуха и оказалась тем самым волшебным «пенделем», соединившим разрозненные части памяти Кирилла Витке в единое целое.

Теперь он знал все.

И знание это отправило Кирилла в нокдаун.

Слишком много всего сразу!

А может, второй удар возбужденного просмотром ток-шоу Кабана оказался истинной причиной того, что Кирилл медленно, цепляясь за стенку, осел обратно в грязь.

Он – калека и урод. Опять – урод! Правда, на этот раз изменения во внешности, кажется, связаны не с внутренней перестройкой его организма, а с внешним воздействием на него. Результат застывшей навечно, навсегда судороги. Судя по всему, это побочное действие заклинания господина Шустова!

Да, именно заклинания, как бы нелепо ни звучало это в двадцать первом веке.

Но Кирилл уже не единожды сталкивался с проявлениями ментальной мощи, скрытой в человеческом сознании. Просто у подавляющего большинства она спит, но во все времена находились люди, у которых паранормальные способности в определенной ситуации просыпались. Или не спали изначально, передаваемые из поколения в поколение.

Этих людей называют по-разному: колдуны, шаманы, ведьмы, волхвы, жрецы, экстрасенсы…

И Петр Никодимович Шустов, похоже, был одним из представителей этой когорты. Темной ее части.

Причин, по которым господин профессор ополчился именно против него, Кирилл пока что не знал. Он мог только догадываться, что Шустову требовалось расчистить пространство вокруг Олененка. Миланы Мирославовны Красич, наследницы внушительного состояния.

Чтобы превратить ее в свою послушную марионетку.

В фантазии милейшему профессору не откажешь! Пусть в больной, но весьма богатой фантазии.

Значит, такой расклад, да: самая лучшая, самая верная подруга Ланы – Лена Осенева, – убила своего любовника, Кирилла Витке, и попыталась скормить его труп свиньям? Но была вовремя изобличена, арестована и отправлена на долгие годы в заключение? А помогали ей Матвей Кравцов и Владимир Свидригайло, по-настоящему преданные ему, Кириллу, люди? Которые, по замыслу господина Шустова, тоже должны были отправиться за решетку?

Но, к счастью, они сумели почуять неладное и исчезли.

И вот уже рядом с Ланой нет никого, кто помешал бы замыслу профессора и его помощника, Сергея Тарского. Который, как успел заметить Кирилл во время просмотра телепрограммы, был молод и весьма хорош собой.

Фамилия этого парня показалась Кириллу знакомой, но вспомнить, где он ее слышал, он не сумел.

Да и трудно ведь сосредоточиться на доскональном анализе ситуации с тщательной систематизацией и сортировкой проблем по отдельным «папочкам», когда тебя пинают в живот, пусть и не очень сильно, но довольно-таки ощутимо. И унизительно.

Для Кирилла Витке – унизительно, а для Немтыря, похоже, это дело привычное. А он должен оставаться Немтырем, если хочет сбежать отсюда.

Куда он направится потом – сейчас неважно. Сначала надо выбраться.

И Кирилл, прикрываясь руками-клешнями, мычал и выл, как и положено Немтырю. К счастью, продолжалось это недолго – Кабан был в хорошем настроении, и пинать убогого ему быстро наскучило:

– Поднимайся, падла! Ну, кому сказал? И в землянку вали, в темпе вальса! Жрать сегодня не будешь, не заслужил! Совсем оборзел, паскуда, вместо работы с нами телик смотрит! Че, баба красивая понравилась, да? А ты хоть знаешь, че с бабой делать надо?

– Да откуда? – заржал другой охранник. – Разве он только обезьяну в цирке догонит!

– Не! – решил включиться в сеанс коллективного «остроумия» третий, которого, кажется, звали Пашкой. – Это обезьяна его маменьку когда-то догнала!

Под дружный здоровый смех членов трудового коллектива охранников Кирилл кое-как поднялся и поковылял к землянке. Дорогу к которой ему вежливо, корректируя направление пинками, указали сердобольные секьюрити.

Сожалеть о том, что он остался без ужина, Кирилл не стал. Ему, если честно, сейчас было не до еды, склизкая перловая каша с чем-то мерзким и вонючим, которую Немтырь равнодушно уничтожал до последней крупинки, вряд ли сегодня преодолела бы барьер в виде сжавшегося от отвращения горла.

К тому же его ветхая одежонка промокла насквозь, и угроза двусторонней пневмонии становилась все реальнее.

А это как-то не вписывалось в ближайшие планы Кирилла Витке. Ну совсем.

И он торопливо, насколько это позволяло ему искореженное тело, поплелся в любезно указанном направлении.

Ковылять пришлось не так уж и долго, территория нелегального заводика по определению и по умолчанию не могла быть обширной. И минуты через три Кирилл наконец избавился от «ласки» ледяной ноябрьской мороси.

В темной душной норе землянки было чуть-чуть теплее, чем снаружи. Но именно чуть-чуть, никакой печки для обогрева здесь не имелось. Источником тепла служили сами рабы – их тела, их дыхание, и к утру здесь становилось почти тепло.

Но сейчас, когда люди весь день провели на каторге, землянка опять за это время выстыла, и желания снять разбитые опорки, сменив их на уютные домашние тапочки, не возникало.

Может, потому, что тапочек никаких и не было?

К моменту, когда Кирилл ввалился наконец под земляной свод отеля «Подмосковье», его трясло так сильно, что опасность откусить себе кончик языка вплотную приблизилась к этому самому кончику.

А ног, обутых в старые дырявые кирзачи, он почти не чувствовал.

Быстрее, быстрее переодеться в сухое!

Тряпки покойника по-прежнему валялись под нарами, там же были и его сапоги. Кирилл выгреб оттуда все это великолепие – и едва не задохнулся от миазмов, радостно рванувшихся из голенищ огромных, размера эдак сорок шестого, сапог. Тряпье воздух тоже не озонировало, но воняло все же не так сильно, как обувка.

С трудом сдерживая рвоту, Кирилл поспешно затолкал смердящие сапоги обратно под нары и разложил комок ветоши на составляющие.

Итак, что мы имеем? А имеем мы ветхие портки, рваную телогрейку, замызганную тельняшку и растянутый, основательно «продегустированный» молью свитер. Причем все это – довольно-таки большого размера.

Кирилл смутно помнил человека, носившего эти вещи вплоть до самой смерти. Высокий, тощий, похожий на скелет мужик лет пятидесяти. А может, и тридцати – возраст в таких нечеловеческих условиях очень быстро становился условным понятием.