Требуется Квазимодо - Анна Ольховская

Наверное, в прошлой жизни, до попадания в рабство, мужик был сильным и крепким, а вот выносливым, как это часто бывает со здоровяками, как раз и не был. Да и еды ему для поддержания жизни требовалось больше, чем остальным.

А еды давали всем одинаково. Одинаково мало.

И такие вот силачи-здоровяки умирали первыми.

Так, брюки, свитер и телогрейку мы употребим по назначению – в качестве одежды, а вот из тельняшки придется сделать что-то типа портянок, решил Кирилл.

Он как раз закончил переодеваться и задумчиво сидел над тельняшкой, прикидывая, как получше разорвать ее на полосы, когда после смены и скудного ужина вернулись остальные рабы.

Судя по всему, они уже знали о выходке калеки, бросившего работу и отправившегося смотреть телевизор. И пусть даже в качестве наказания убогий придурок был лишен ужина, накопившиеся у других несчастных усталость и злость требовали выхода.

Тем более что урод давно уже раздражал товарищей по мучениям.

Хотя каких там товарищей – таковых здесь не было. Да, очень часто люди, попав в общую беду, стараются поддержать друг друга, помогают, выручают.

Но собранные конкретно в этом месте граждане руководствовались одним правилом: «Каждый сам за себя».

Нет, «правило курятника» здесь было неуместным. Клевать ближнего можно, но вот гадить не на кого – нижних нет, все на одних нарах.

Но сейчас, увидев сволочного калеку, который мало того, что нагло свалил с работы, так еще и натянул на себя единственную имевшуюся в землянке сухую одежду, сплотил ближних его воедино. У них теперь появился нижний – один на всех. А значит, есть на кого нагадить, сорвать на нем чувство безнадеги, злобу, отчаяние.

А начнет возбухать – и убить его можно, вполне.

И за это им ничего не будет. Потому что хуже уже некуда.

Кирилл мгновенно почувствовал стремительно нарастающую агрессию толпы. Одного из самых страшных существ на свете.

Именно – существ, ведь термин «эффект толпы» появился не просто так. Собравшиеся вместе люди очень быстро заражаются одним настроением, чаще всего – негативным, почти мгновенно превращающимся в массовую истерию. И появляется «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Правда, Радищев так называл крепостное право, но это – она, на самом деле.

Толпа.

И пусть количество обитателей землянки не очень-то соответствовало понятию толпы – в живых к концу сезона осталось не больше пятнадцати рабов, – но для Кирилла вся эта враждебно настроенная кучка изможденных оборванцев сейчас была именно толпой.

Многоглавой и многорукой. А у него всего – одна голова и две руки, да и те совсем не похожи на прежние, сильные и тренированные. Но главное – на послушные хозяину конечности.

Негатив «сонарников» Кирилл чувствовал уже давно, практически с того момента, как стал прежним, соединив воедино свои душу и тело. И не обращал на это никакого внимания – такое настроение было нормальным в этом местечке. Сложно ожидать от узников современного концлагеря кретинского мегапозитива Дональда Макдональда, например.

Но сейчас, когда полтора десятка ходячих скелетов один за другим протиснулись в узкий вход землянки, Кирилл мгновенно ощутил, что острие всеобщей ненависти направлено на него.

И что это – главная его проблема в данную минуту. Потому что его путь к освобождению Ланы может закончиться, так толком и не начавшись.

Закончиться вот здесь, в этой душной вонючей норе, по воле стаи злобных крыс.

Именно крыс, ничего человеческого в этих людях не осталось. Если и было что-то до момента их попадания в этот ад, то непосильный труд, голод и холод вытравили из их душ все хорошее без следа.

Они знали, что все равно сдохнут здесь, как уже умерли десятки других несчастных. А если не здесь, то в другом месте, на такой же каторге – рабский труд всегда в цене. Так что терять им нечего. Они – никто, и звать их никак.

И они уже смирились со своей участью, каждый сосредоточил свои силы на одном – протянуть как можно дольше. А там – чем черт не шутит?

Но выходка этого убогого калеки, посмевшего уйти из цеха и отправиться смотреть телевизор, да к тому же обеспечившего себе максимальный комфорт с помощью сухой одежды, в то время как все остальные вынуждены заживо гнить в сыром тряпье, почему-то показалась остальным рабам верхом наглости, да что там – просто предательством!

Предательство кого или чего именно – неважно. Но изменника следовало наказать.

А главное – ощутить уже забытое чувство власти над кем-то.

Волна лютой ненависти нарастала, она уже нависла над Кириллом, словно смертельное цунами, готовясь раздавить его, размазать, уничтожить.

Да, эти пятнадцать человек были изможденными доходягами, но их было ПЯТНАДЦАТЬ! А он – один. И не просто изможденный доходяга, а еще и калека.

Самая подходящая жертва для стаи крыс. Почти как ребенок.

Кирилл отполз от края нар к стене и лихорадочно осмотрелся в поисках хоть какого-то оружия. Но намерения эти лишь смущенно «пожали плечами» – откуда тут оружие, батенька, окститесь! Ежели только вонючие сапоги покойника использовать – для газовой атаки, так, во-первых, они под нарами, куда вы же сами их брезгливо и затолкали, а во-вторых, сие оружие сработало бы на гламурной тусовке, скажем, но никак не среди группы таких же провонявших и завшивевших джентльменов.

Что? Столовые ложки иногда затачивают о камни «до степени» остроты ножа? Так ведь местные секьюрити, все поголовно прошедшие кадетские училища лагерей, в курсе подобных хитростей, и после каждого приема изысканной пищи, сотворенной руками и вдохновенным мастерством местного кулинара, месье Сливы, каждый из рабов должен был сдать свои ложку и миску повару лично.

Без вариантов, в общем.

– Че озираешься, Немтырь? – злорадно оскалился подошедший почти вплотную к нарам коренастый тип, наименее изможденный из всех. Возможно, из тех, кто отбирает пайку у самых слабых. – Никак, оружие ищешь?

– Ага, пистолет! – хохотнул другой.

Наверное, их всех как-то звали. Но Кирилл понятия не имел – кого как. Потому что Немтырь-то не имел такого понятия, его все это не интересовало. Как и все остальное, впрочем, кроме еды.

Хотя какая, собственно, разница, как зовут вот этого коренастого или того, гыгыкающего? Можно подумать, что, услышав обращенную к ним речь типа: «Сергей Петрович, Максим Леонидович, друзья мои, ну как вам не стыдно?! Разве можно так обращаться с несчастным калекой?» – они устыдились бы и со смущенно зардевшими щеками ушли бы на свои нары вышивать извинительный платочек для обиженного ими бедняжки? Котенка с цветочком в лапках и с вензелем вокруг букетика: «Прости!».

– Не, пистолет ему не поможет, – прошипел еще один член крысиной стаи, которая все плотнее концентрировалась возле Кирилла. – Всех перестрелять он не успел бы, с-сука! Тут только автомат, «калаш», к примеру, ему сгодился бы.