Элвис Пресли. Безрассудная любовь - Питер Гуральник

летчиком и погиб в авиакатастрофе, когда ей было всего шесть месяцев. Она считает, что будет лучше, сообщила она своей растерянной дочери, если они сохранят это в тайне и не скалит об этом остальным детям, — в сущности, она считает, что будет лучше не говорить о том, что она узнала, и отцу Присциллы, который ее очень любит. Присцилла подчинилась решению матери, хотя и не понимала ее мотивов, и с этого момента она невольно стала ощущать себя чужой в семье. Тем несправедливее казалась необходимость снова переезжать на следующий год — и тем более в Германию.

В первые несколько дней после переезда она мало чем занималась, отказывалась выйти из своего горя, отвергала все предложения помощи. Она была красивой девушкой — со вздернутым носиком, детской свежестью в облике, но со взрослым выражением лица и собственным мировоззрением. Ее мать делала все, что могла, чтобы вывести ее из состояния молчаливого негодования, а ее строгий, но справедливый отец пытался вразумить ее, но она продолжала дуться с непреклонной решимостью, пока наконец ей самой это не наскучило. Семья переехала из гостиницы, в которой они жили, в пансион, и Присцилла начала ежедневно по пути из школы домой захаживать в находившийся поблизости клуб «Игл», служивший своего рода культурно — развлекательным центром для семей военных летчиков. Она обыкновенно сидела в снэк — баре, слушала музыкальный автомат и писала письма своим подругам в Штатах. Тут она и встретилась с Керри Грантом.

Поначалу она не знала, кто он. Он был просто привлекательным парнем старше нее, лет двадцати с лишним, который на нее пялился, — но к этому она привыкла. Однажды, когда она сидела так со своим десятилетним братом Доном, он подошел и представился. Она назвала свое собственное имя с некоторыми опасениями и стала слушать с еще большей подозрительностью, когда он объяснил, что отвечает здесь, в клубе «Игл», за культурно — развлекательную программу, и спросил, не является ли она случайно поклонницей Элвиса Пресли. Она попросту уставилась на него — конечно же, она его поклонница, а кто нет? Они с подругой Анжелой нашли Бад — Наухайм на карте, узнав, что она поедет в Германию, и, когда они увидели, что он так близко расположен от Висбадена, она сказала Анжеле, что встретится там с Элвисом. «Я его хороший друг, — сказал Керри Грант. — Мы с женой довольно часто ездим к нему. Хочешь как — нибудь вечером поехать с нами?»

В конце концов ее отец согласился на это. После встречи с Керри и получения заверений от последнего в том, что он и его жена будут хорошо присматривать за его дочерью, капитан Болье связался с командиром летчика и только потом отпустил ее — при условии, что она будет дома как штык к 11 часам. Следующий день был учебным.

Она была одета в сине — белое платье — матроску, белые носочки и белые туфли. На проигрывателе стояла пластинка с песней Бренды Ли «Sweet Nothing…s», когда она вошла в комнату, и Рексу показалось, что она само воплощение миловидности. Элвис сидел в кресле, небрежно перекинув одну ногу через подлокотник. Он был одет в желтовато — коричневые слаксы и красный свитер и курил одну из своих маленьких сигар. Для Рекса было очевидно, что Элвис сражен наповал, но четырнадцатилетняя девушка остановилась, замерев в оцепенении на пороге.

«Когда Керри подвел меня к нему, Элвис встал и улыбнулся.

— Ну, — сказал он, — что у нас тут?»

— Элвис, — объявил Керри, — это Присцилла Болье, девушка, о которой я тебе рассказывал.

Мы поздоровались за руку, и он сказал: «Привет, я Элвис Пресли», но затем повисло молчание, пока Элвис не попросил меня сесть рядом с ним, а Керри тогда отошел в сторону.

— Так — так, — сказал Элвис. — Так ты ходишь в школу?

— Да.

— Ты в каком классе? Ты уже заканчиваешь школу?

Я покраснела и ничего не ответила, не желая раскрывать, что я всего только в девятом классе.

— Ну, так заканчиваешь? — настаивал он.

— В девятом.

— Что в девятом? — Элвис выглядел озадаченным.

— Классе, — прошептала я.

— Девятом классе, — повторил он и рассмеялся. — Да ты еще совсем маленькая.

— Спасибо, — отрезала я. Даже Элвис Пресли не имел права говорить мне такое».

Он играл для нее на рояле и пел некоторые из своих собственных песен, но также, к ее большому удивлению, знаменитые и выразительные вещи, вроде хита 1953 года Тони Беннета «Rags to Riches» и популярного гимна Махалии Джексона «I Asked the Lord», а вместе со всеми балладу Эрла Гранта «The End». Из того, как он смотрел на нее, было ясно, что он пытается произвести на нее впечатление, но она совершенно не знала, как реагировать на это, и оглядывала комнату, рассматривала постер Брижит Бардо, смотрела на всех этих взрослых людей, искавших его внимания и одобрения. Он повел ее в кухню, где она познакомилась с его бабушкой, а он съел первый из пяти сандвичей с грудинкой, намазанной горчицей. Она пыталась найти темы для беседы, но это как — то не имело значения, ему, казалось, просто хотелось излить ей все свои чувства, и когда Керри пришел в комнату и сказал, что пора ехать, Элвис умолял ее остаться еще немного. Когда Керри объяснил, что она не может, Элвис сказал, что, может быть, она смогла бы приехать снова, но Присцилла сомневалась, что он будет помнить ее, да и в любом случае она не попала домой до двух часов ночи из — за непроницаемого тумана, который задержал их по дороге в Висбаден.

Только спустя несколько дней она получила еще один звонок от Керри: Элвис хочет видеть ее снова. Она не могла поверить в это; кроме того, это вызвало некоторое возмущение у остальных домочадцев, однако ее родители в конечном итоге согласились отпустить ее, и не успела она опомниться, как снова очутилась в доме на Гётештрассе. В этот раз было очевидно с самого начала, что Элвиса влечет к ней: после того, как он сыграл на рояле и спел для нее, он сказал: «Присцилла, я хочу быть с тобой наедине». Она огляделась вокруг — поблизости от них никого не было.

«— Мы и так наедине, — нервно сказала я.

Он придвинулся ближе, прижав меня спиной к стене.

— Я имею в виду, по — настоящему наедине, — прошептал он. — Ты поднимешься со мной в мою комнату?

Этот вопрос привел меня в панику. Его комнату!..

— Милая, ничего