И обонял Господь приятное благоухание - Жак Шессе

— Вот она, твоя дорогая хозяйка мясной лавки! Хорошенько посмотри на нее, пока я не убрала ее в компрометирующее ее досье.

— Но… Как же она пришла? Ты ведь даже не знала ее…

— Я же сказала тебе, что заманю ее. И на это потребовалось не много времени. Хороший план. Я дала ей померить белье под предлогом этого дефиле, единственного, дневной аттракцион, она тут же согласилась. Знаешь, во время примерки ты касаешься, мимоходом ласкаешь ее, скажем, что она… полна энтузиазма.

— А браслеты? И поза на кровати?

— Я сказала ей, что это игра. Что она будет позировать для смелой фотографии, только один раз, для меня и для нее, ради смеха. Чтобы доказать самим себе, что то, что делают специалисты, не такое уж хитрое дело.

— И она согласилась.

— Мало того что согласилась, она очень старалась, если ты это хочешь знать. Я бы сказала, что она хотела еще. Я дала ей возможность немного подождать, чтобы заманить ее, чтобы она вернулась. Уверена, что теперь она у меня в руках. И мне не придется упрашивать ее вернуться. А пока что я скажу тебе, что у нее очень красивая задница. И очень вкусная. Впрочем, сам увидишь.

— Ты с ума сошла! Это ужасно. Ты подумала, чем мы рискуем?..

— Мы ничем не рискуем. Она совершеннолетняя. И я ее не заставляла.

Вернувшись домой, вместо того чтобы проспать до утра оставшиеся несколько часов, я вспоминал фотографию театральной труппы и лицо месье Вайана, всплывшего, как призрак, из небытия. Но меня главным образом смущало то, что все эти долгие годы ассоциировалось у меня с образом мертвого Роже́ Вайана, остававшегося для меня живым примером. И я вдруг понял, что, наверное, любил только память о нем. В то время как он возник, поистине живой и опасный как никогда, в кознях Марии Елены и ловушках ее бутика!

Было ясно, что хозяйка бутика — сумасшедшая. Не психически больная, не асоциальная! Для этого она была слишком хитрой. Но у нее была страстная тяга к возмутительным поступкам. Помешана на приводящих в отчаяние удовольствиях с насилием, спазмами и всхлипами.

По-своему сообразительная и жестокая, она последовала примеру Роже и, особенно, Лизины в своем притоне, замаскированном под фривольный бутик «Счастливый момент». Я был там и видел. И вдыхал аромат безумия, волнами исходивший от нее. И когда она резко двигалась и смеялась, запрокинувшись на спину, я чувствовал сквозь ее сладкий аромат более тонкий флюид, настойчивый, слабый и мерзкий душок — запах смерти. Это была плохая новость, и я был ее молчаливым сообщником: Мария Елена Руиз пахла смертью и предвещала ее.

Были ли фотографии, которые она мне показала, знамением? Глядя на них, я испытал тревогу. Мертвый Вайан был моим учителем, моим хранителем все эти двадцать лет, а теперь Вайан вместе со своей супругой воплотился в проделках этой девицы.

Зачем я снова пошел к ней?

Почему после первого ее звонка я, как нетерпеливый больной, ждал момента, когда опустеет улица Перемирия, чтобы пробраться к ее бутику по безлюдным улицам, бесшумно толкнуть решетчатую дверь и проникнуть наконец в логово жалкой носительницы смерти?

Мария Елена открыла дверь. Как я уже говорил, было поздно. Тишина внутри и снаружи. Я сразу же почувствовал очень тяжелый запах, стоявший там, и сквозь него привкус раны и порезов, и заметил, что хозяйка расстроена.

— У меня неприятность, — сказала она. — Только не нервничай. Это несчастный случай.

— Несчастный случай? Но, Мария…

— Помоги мне и помолчи. Но сначала я все тебе объясню.

Что бы там ни было, я ничего не хотел слышать. Омерзительный запах судорожно сдавил мне горло, мешая дышать, и в то же время тошнотворный запах грязной постели с окровавленными простынями слегка щекотал мне губы. Может быть, я преувеличиваю? Надо было выбраться из ловушки. Бежать. Бежать от этих розовых стен, от этого смрада, от дергающегося лица хозяйки, нервничавшей из-за моего недомогания. Она взяла меня за руку и прижалась ко мне, просунув свои ноги между моими… Подозрительный запах постели, еще не зарытой могилы. Лучше бы я почувствовал к тебе омерзение, двусмысленный, затхлый запах, вырвался бы из твоих объятий, вышел за дверь на свежий воздух и восстановил дыхание, извергнув тебя!

Мария Елена знала о своей непристойной власти. Ее рука быстро скользнула под мою одежду, поднялась к плечам, спустилась к животу; она прижалась ко мне бедром. Схватив мой член, стиснула его во рту и начала терзать его губами и ловким и сильным языком. Я был в плену. Боже правый, я извергаюсь! И, извергая свое семя ей в рот, я тем самым заключаю с ней постыдный, принудительный договор, о котором я должен забыть и бежать!

— Тебе не удастся улизнуть, голубчик, — ухмыльнувшись, сказала Мария Елена, которая все поняла. Она уловила мою мысль о бегстве. — Ну нет, дорогой господин уполномоченный, ты тоже в этом замешан. Так смотри. Полюбуйся. Теперь ты не сможешь сказать, что ничего не знал, когда полиция будет тебя допрашивать.

Она выпустила меня, слегка освежила лицо пудрой с приторным запахом; зная, что еще может сбить меня с толку, она притянула меня к себе и стала лизать мне лицо.

— А ты не изменился, приятель. Ну, иди, посмотри, что осталось от твоей красавицы из мясной лавки.

И она резко распахнула дверь в комнату, расположенную за бутиком, и втолкнула меня туда, прямо к кровати, на которой я сначала ничего не заметил. Но запах говорил сам за себя. Запах крови. Потом она зажгла прожектор. Сильный свет: на простынях, на подушке, повсюду следы, коричневые и красные пятна, поперечные отметины на белых простынях, как на теле высеченной девушки. Тяжкое телесное наказание. Здесь долго истязали, много кричали, молили о пощаде. Здесь стоял запах измученной плоти и скотобойни перед приходом уборщиц.

У меня остановилось дыхание. В носу жгло, боль поднялась в виски, в голову, я пошатнулся.

— А Жюльенна? Что ты с ней сделала?

— Ей удалось бежать. Успокойся, она не умрет. Всего несколько царапин. Сейчас она, наверное, уже спит в своей целомудренной постельке.

Головная боль усилилась. Сейчас я упаду. Гнусный затхлый запах в комнате. В то же время я почувствовал гнилостный запах пота, пропитавшего мою одежду, он сжимал мне нос. Словно путь святого сквозь все миазмы до самого последнего запаха!

На следующий день мне нужен был воздух, и я поднялся на вершины Ревермона, где мы когда-то бродили с Роже́. Уже по-осеннему холодные склоны, покрасневшие леса, труднопроходимые тропы, на которых гуляет горный ветер, продувая насквозь тело и голову. Чувствуется свежий и терпкий запах смолы от дров и запах известняка от очага, который готовы развести в любую минуту. Когда я поднялся на вершину горного хребта, надо мной кружил коршун. Посланец Вайанов? Птица не улетала, казалось, что она меня выследила и хотела передать мне свое послание… Пронзительный крик, раздавшийся несколько раз в холодном голубом небе. Крик, бесследно разорвавший лазурное октябрьское небо. Долгая тишина. Затем птица парит, планирует, еще раз свистит, смеется, издевается высоко в ледяном небе, вдали от скудного аромата склонов!