Истории торговца книгами - Мартин Лейтем

Приятель Генри сетовал на свою жену Фрэнсис, которая «слишком уж большую роль играла в управлении семейными делами и хотела, чтобы все было, как она пожелает». Супруги разошлись, не сумев договориться о том, как поделить наследство между пятью дочерями. Книга досталась третьей дочери, Маргарет Кавендиш, а после – уже ее собственной дочери, Генриетте Кавендиш (1694–1755), большой любительнице чтения, которая аннотировала многие книги, хранившиеся в аббатстве Уэлбек, пользуясь своей системой условных обозначений.

Независимость мышления, которой отличалась Генриетта, вызывала некоторое недовольство. Рассуждения Свифта весьма типичны: «Она красива и умна, вот только рыжеволоса», другими словами, слишком уж вздорный у нее нрав. Она была интровертом-книголюбом в эпоху расточительной аристократии. Ее подруга леди Мэри Уортли-Монтегю вступилась за нее с такими словами: «Пусть она не блистает, зато легкомысленным созданиям вроде вас далеко до ее внутренней глубины». Историк Люси Уорсли увидела в ней лишь темпераментного эксцентрика. Однажды морозным январским днем, сидя в аббатстве Уэлбек в окружении книг, Генриетта написала письмо, в котором жаловалась на чрезвычайно жесткие рамки возложенных на нее социальных обязанностей, и проявляла необычную солидарность со многими любительницами чтения из рабочего сословия: «Я живу настолько уединенно, насколько это возможно, здесь, в этой стране, где так долго жили мои предки. Все же я вынуждена бывать в компании людей гораздо чаще, чем мне бы того хотелось».

Последней частной владелицей книги стала дочь Генриетты – еще одна Маргарет, и кажется, будто в ее руках написанная Кристиной утопия – «Книга о граде женском» – спустя 300 лет мистическим образом воплотилась в жизнь. Маргарет была одной из основательниц «Синих чулок» – неофициального общества, название которого со временем стало использоваться в отношении всех интеллектуально развитых женщин, отказывающихся признавать материнство или заботу о муже как определяющие аспекты своей жизни. Она была ученым-новатором, востребованным в кругу интеллектуалов эпохи Просвещения. Пока большинство женщин ее круга тратились на занавески, она покупала Портлендскую вазу (20 г. н. э.); когда другие млели от готических романов, она зачитывалась сенсационным романом Фанни Берни[50] «Сесилия» (Cecilia, or Memoirs of an Heiress); в то время, когда последним писком моды была вычурная садово-парковая архитектура, она изучала жизненный цикл пчел и зайцев. Окружающие, вероятно, ожидали, что она будет с напускной скромностью сидеть в салонах, меж тем она гуляла по Национальному парку Пик-Дистрикт вместе с Руссо и настаивала, чтобы тот обрел приют в ее доме.

Покинув библиотеку Маргарет, «Книга королевы» наконец очутилась в Британском музее. В XX веке труд Кристины Пизанской не раз публиковали. Симона де Бовуар, по ее собственным словам, черпала в нем вдохновение. Посвященное Кристине общество ежегодно проводит тематические конференции. Ее имя не кануло в небытие: на прошлой неделе я купил в Ланкашире подержанное издание «Книги о граде женском» в бумажной обложке – внутри я нашел использованный кем-то в качестве закладки пакетик соли из McDonald’s. Кристина бросила вызов гендерным стереотипам, а ее яркий образ – читающая женщина в синем платье – все еще сияет сквозь арочные своды столетий.

Что же приключилось с Кристиной Пизанской в старости? Она уединилась в монастыре, где до шестидесяти с лишним лет продолжала мирно заниматься чтением. Она перестала писать, но не утратила надежды и напоследок сочинила еще одно стихотворение, получив весть о первой победе Жанны д’Арк. Предвосхитив исторические строки Филипа Ларкина[51]: «В одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году стало известно об акте полового совокупления»[52], она воскликнула: «В одна тысяча четыреста двадцать девятом вновь засияло солнце».

Вскоре после кончины Кристины ко двору прибыла одна сильно напоминавшая ее француженка. Сестра короля Франциска Маргарита Наваррская (1492–1549), «первая современная женщина», читала много и безо всякого стеснения и даже держала целый коллектив чтецов, которые пополняли ее литературные познания, пока она занималась своим излюбленным делом – изготовлением гобеленов. Чтение принесло свои плоды – она начала писать стихи, которые, однако, были отвергнуты теологами Сорбонны: один монах требовал, чтобы ее посадили в мешок, зашили его и бросили в Сену. Более проницательные критики открыто выражали свое восхищение: Елизавета I еще в детстве переводила ее стихи, Эразм Роттердамский называл ее великим философом, а Леонардо да Винчи приезжал к ней погостить. Дважды благоволение фортуны сохраняло ей жизнь: ее хотели выдать замуж за Генриха VIII прямо накануне его коронации – тот отказался, а написанный ею «Гептамерон» – собрание рассказов о любовных похождениях и адюльтере, за которое она запросто могла попасть за решетку, – стало достоянием общественности лишь после ее смерти.

В Англии эпохи Ренессанса роль, аналогичная той, что сыграла Маргарита, принадлежала леди Энн Клиффорд (1590–1676) – женщине ростом чуть более полутора метров с каштановыми волосами до талии. Она собрала огромную библиотеку и, в отличие от многих из нас, помнила, какие книги прочла. Джон Донн обожал беседовать с ней, ведь она могла прочесть целую лекцию на любую тему «от человеческого предназначения до изготовления шелка».

Есть свидетельства и о многих других обладательницах богатых частных библиотек среди аристократок раннего Нового времени. В 1580 году у герцогини Саффолк имелся «целый короб книг». Леди Энн Саутуэлл в 1631 году переехала в новый дом, привезя с собой «три сундука книг». Ей было совершенно чуждо представление о том, что женщине следует быть на вторых ролях: с ней с удовольствием вели переписку короли Богемии и Швеции, а также политики и поэты из числа соотечественников. Будучи любительницей подискутировать на религиозные темы, она считала величайшей ересью убеждение, будто «от женщины того лишь стоит ждать, что мужу она будет угождать». О ее жизни следовало бы снять фильм, а пока мемориалом ей служит ее поэзия и скромная табличка на надгробной плите в ничем не примечательном лондонском районе Актон, на пути из центра города в аэропорт Хитроу.

Мужчин довольно быстро начал беспокоить живой интерес, который женщины проявляли к печатным книгам. «Королеву фей» (1590) Эдмунда Спенсера теперь, как правило, читают лишь в качестве обязательного пункта учебной программы, однако в елизаветинской Англии поэма считалась самым влиятельным стихотворным произведением после «Венеры и Адониса» Шекспира. Спенсер был типичным представителем правящей элиты, которого и по сей день ненавидят в Ирландии за высказывания в поддержку политики выжженной земли, проводившейся в этой «гиблой части государства». Его ужасало влияние свободного книгопечатания на женский пол. Женщина-чудовище, изображенная им в «Королеве фей», – это «гад, отвратный, мерзостный, чье существо – разврат»[53]. Она наполовину змея, что, бесспорно, символизирует ее власть над мужчинами. Когда рыцарь сражается с ней, она извергает из себя книги, указывая на опасность, которую таит в себе ненасытное чтение, во время которого смысл прочитанного должным образом не усваивается.