Чингисхан. Властелин мира - Гарольд Лэмб

Бродячий поэт в состоянии хмельного созерцания красоты лунного света над рекой мог упасть в реку и утонуть, но остаться при этом не в меньшей степени поэтом. Погоня за совершенством – трудное и долгое дело, но время не имело значения в Китае.

Художник довольствовался нанесением на шелк чуть-чуть краски, изображая птицу на ветке или покрытую снежной шапкой гору. Одна деталь передавала совершенство.

Астролог на крыше среди своих медных глобусов и квадрантов отмечал каждое движение звезды.

Менестрель мог философски задумчиво спеть о войне: «Ни одна птица уже не нарушает мертвую тишину, охватившую крепостные стены. Лишь ветер свистит в длинной ночи, в которой духи умерших бродят во мраке. Бледная луна бросает мерцающий свет на падающий снег. Крепостные рвы полны замерзшей крови и тел убитых, бороды которых стали твердыми от мороза. Все стрелы выпущены, все тетивы порваны. Сила боевых коней ушла. Так выглядит город Хан-ли после нашествия врага». Так менестрель, перед взором которого предстала картина смерти, рассказал о том, как выглядели города после нашествия врага, и это осталось в анналах истории Китая.

Из орудий войны, которые были у китайцев, можно отметить двести конских колесниц, древних и бесполезных, пращи для метания камней, арбалеты, натянуть которые не смогли бы и десять человек, катапульты, которые смогли тащить за канаты не менее двухсот артиллеристов; у них был также «летучий огонь», а также огонь, который мог вырываться из бамбуковых труб.

Ведение войны было искусством в Китае еще с тех пор, когда одетые в доспехи полки и боевые колесницы совершали маневры в пустынях Азии, и храм был превращен в лагерь главного командования, которое могло бы там без помех обдумывать свои планы. У бога войны Куан-чи никогда не было недостатка в ярых приверженцах. Сила Китая была в дисциплине обученных многочисленных воинов и в огромных людских ресурсах. Что касается его слабости, китайский генерал писал со злой иронией семнадцать столетий назад: «Правитель может привести к поражению свою армию, если попытается управлять ею так же, как империей, если он игнорирует обстановку, с которой сталкивается армия, и условия, которые существуют в ней самой. Это называется калечить армию. Это приводит к брожению среди солдат.

А когда в армии появляется беспокойство и подозрительность, в результате возникает анархия и о победе говорить не приходится».

Слабость Китая была в его императоре, который должен был оставаться в Яньцзине и переложить дела по руководству войсками на своих генералов. Сила же кочевников за Великой стеной была в военном гении их хана, который лично вел свою армию.

В случае с Чингисханом все складывалось почти так же, как с Ганнибалом в Италии. У него было ограниченное число воинов. Одно-единственное сокрушительное поражение заставило бы кочевников возвратиться в свои пустыни. Сомнительная победа стала бы бесполезной. Его успех должен был быть несомненным без слишком больших потерь в живой силе. И ему следовало совершать маневры своими дивизиями, противодействуя армиям под руководством мастеров тактики.

И при этом в Каракоруме он все еще оставался «командующим карательным корпусом» под началом Золотого императора.

В прошлом, когда Китаю улыбалась удача, императоры требовали дань с кочевников за Великой стеной. В периоды ослабления Китая его императоры откупались от кочевников, направляя к ним караваны с дарами, чтобы удержать их от набегов. Караваны были нагружены серебром, шелком-сырцом, выделанной кожей, украшенным резьбой нефритом, а также зерном и вином. Чтобы показать, что это делается не в ущерб своему достоинству, или, другими словами, не потерять лицо, представители китайских династий называли эту дань подарками. Однако в годы усиления Китая то, что взималось с кочевников, они называли данью.

Воинственные племена людей в шапках и с кушаками не забывали ни эти богатые дары, ни надоедливые требования китайских чиновников, ни свои редкие набеги из-за пределов Великой стены. Таким образом, люди восточной части Гоби в тот момент формально являлись подданными Золотого императора и теоретически подчинялись ему в отсутствие уполномоченного по надзору за западными пограничными областями. Чингисхан состоял в списке официальных представителей в качестве «командующего карательным корпусом». В положенное время канцелярия Яньцзиня, просматривавшая записи, направила к нему эмиссаров для сбора дани из табунов и скота. Он не заплатил эту дань.

Как вы поймете в дальнейшем, складывалась типично китайская ситуация. Позицию, которую занял Чингисхан, можно охарактеризовать в двух словах: настороженное выжидание.

Еще во время его военных кампаний в Гоби на его пути вставала Великая стена, и он внимательно присматривался к этому крепостному валу из кирпича и камня с башнями над воротами и внушительной дорогой наверху, по которой могли скакать галопом шесть конников в ряд. В дальнейшем он стал выставлять свое знамя то у одних, то у других ворот вдоль ближайшей дуги, образованной стеной. Но на этот маневр ни уполномоченный по надзору за западными областями, ни Золотой император не обратили ни малейшего внимания. Однако этот вызывающий шаг не ускользнул от внимания приграничных племен, людей буферного пространства вдоль стены, живших на прилегающих к ней территориях. Между собой они пришли к выводу, что Золотой император боялся вождя кочевников. Но едва ли это было так.

Укрывшись за прочными стенами своих городов, миллионы китайцев совсем не вспоминали об орде в четверть миллиона воинов. Разве что Золотой император в ходе нескончаемых войн с древним императорским домом Сун, империи в бассейне впадающей в океан реки Янцзы, направил к монголам эмиссаров с просьбой поддержать его своими конниками.

Джебе-ноян и другие военачальники командовали этими кавалерийскими подразделениями. Несколько туменов (корпусов) были с готовностью предоставлены Чингисханом. Как они действовали от имени Золотого императора, неизвестно. Но они смотрели во все глаза и задавали вопросы. Они обладали свойственной кочевникам великолепной способностью запоминать ориентиры. И когда прискакали обратно в орду, в Гоби, у них уже было прекрасное представление о топографии Китая. Они привезли с собой также рассказы о чудесах.

В Китае, говорили они, дороги проходят прямо через реки; они кладутся на каменное основание; деревянные кибитки плавают по рекам; вокруг крупнейших городов – стены, слишком высокие для того, чтобы их мог перепрыгнуть конь.

Люди в Китае носят сорочки из желтой хлопчатобумажной ткани «нанкин», а также разноцветные шелка, и даже у рабов есть не менее семи сорочек. Вместо старых бродячих певцов, молодые поэты развлекают двор не заунывными песнями героического эпоса, а стихами, написанными на шелковом полотне. А вот как они описывали красоту женщин: она достойна восхищения.

Военачальники Чингиса горели желанием идти на штурм Великой стены. Доставить им это удовольствие, повести свои дикие племена в тот момент на Китай для хана было бы губительным. К тому же это грозило обернуться катастрофой дома. Если бы он, покинув свою новую империю, еще и потерпел поражение на востоке, в Китае, другие его враги, ничуть не колеблясь, вторглись бы в его монгольские владения. Пустыня Гоби была в его власти, но к югу, к юго-западу и западу он видел трех грозных противников. Вдоль южного караванного пути «Нан-лу» существовало странное царство Хэй, так называемая разбойничья империя. Там обитали худощавые и склонные к грабежам тибетцы, спустившиеся с холмов, чтобы разбойничать на дорогах, а также объявленные вне закона китайцы. За этим царством в горах раскинулась сильная империя кара-китаев. А на западе можно было встретить бродячие орды киргизов, которые старались держаться подальше от монголов. Всем этим беспокойным соседям Чингисхана противостояли дивизии под командованием его полководцев.