Хайп - Анатолий Кучерена

— А эти… — Девушка кивнула в темноту. — Они кто?

— Телохранители, — ответил Пол и погасил зевок.

— Ваши?! — Спасительница вытаращилась на него.

— Нет. — Пол с усмешкой покачал головой. — Одного звездного мальчика. Я его в ютубе приложил чисто по-братски, а он киллеров подослал, поняла?

— Ага, — восторженно протянула девушка и застыла с приоткрытым ртом, глядя на Пола влюбленными глазами.

— Ну и хорошо. Ты… Кстати, как тебя зовут?

Она потупилась.

— Анастасия. Можно Настя.

— Вот что, «можно Настя», я устал, как гончая собака. Очень хочется есть, спать, умыться. Ну и так далее. Ты понимаешь?

— А? Да, конечно. — Девушка наконец-то вернулась из мира грез, куда ее отправили слова Пола о киллерах, и энергично закивала. — У меня дома как раз никого. Мама на дежурстве в ночную. Она на ТЭЦ работает. Пойдемте, это тут, рядом. — Она поднялась со скамейки и двинулась по аллее.

Пол ухмыльнулся темноте — а жизнь-то налаживается! — и не спеша зашагал следом.

Путь оказался утомительным. Пол вскоре запутался в этих заборах, одноэтажных домах, словно сошедших с полотен художников-передвижников, каких-то кирпичных строениях, то ли трансформаторных будках, то ли магазинах, закрытых по причине позднего времени или вконец разорившихся. Если прибавить к этому ноздреватый асфальт, лужи, бетонные плиты, кривые столбы, тусклые фонари, горевшие через раз, темные, молчаливые деревья, закрывающие видимость, то картина будет полной. Провинция во всей своей красе.

— Долго еще? — не выдержав, спросил Пол у девушки, бодро шагавшей впереди.

— Нет, сейчас на Сатинку выйдем, и все, — ответила Настя. — Я вас специально в окружную повела, чтобы эти, которые из клуба, не нашли. А если всерьез, они кто?

Пол уже открыл рот, чтобы ответить, но в последний момент прикусил язык.

«Нельзя расслабляться!» — приказал он себе и скривился.

Настолько фальшиво, киношно прозвучала эта фраза.

Но кто эта девка? Откуда она взялась, каким чудом так вовремя, к месту появился железный диск, запрятанный в бейсболку?

— Слушай, а ты где ту железку взяла? — спросил Пол.

— Она под ножкой столика лежала, — спокойно ответила Настя, даже не обернувшись. — Чтобы тот не качался. А бейсболка моя. На день рождения подружка подарила. Она ее из Турции привезла. А вы были в Турции?

— Был, — буркнул Пол.

Отчего-то ему вдруг стало грустно. Все это реально и имеет свое объяснение. Значит, парни в серых куртках, «Лексус» и прочее — тоже правда. Не сон. Не глюки.

— Вот мой дом, — сказала девушка и махнула на угловатую глыбу пятиэтажки, выступившую из темноты. — У нас тут, в пригороде, всего шесть таких построили, когда мама еще маленькая была. Давайте быстрее, чтобы соседи не видели.

Пол хмыкнул, но ничего не сказал. Следом за спасительницей он на полусогнутых ногах перебежал пустой двор с неизменным грибком над песочницей и железной горкой-динозавром и нырнул в подъезд.

Только там, под тусклой лампочкой, Пол спросил:

— А тебе не влетит? Ну, в смысле, тебя же узнают там, в клубе. Те дяди, которые меня свинтили, они серьезные, понимаешь?

— Не парьтесь, — легкомысленно отмахнулась Настя. — Меня никто не запомнил.

— Но камеры могли заснять, — сказал Пол.

— Они там не работают уже год.

Они поднялись на третий этаж. Настя остановилась у железной двери, долго возилась со скрежещущим замком. Наконец полотно поддалось, и на Пола пахнуло запахом чужого жилья, странной смесью ароматов щей, старого дерева, стираного белья и почему-то воска.

— Заходите, — сказала Настя, включив в коридоре свет.

Пол послушно шагнул следом за ней, протиснулся мимо тумбочки с зеркалом и вешалки, при этом невольно коснулся бедер и груди девушки. И то и другое было вполне себе в кондиции. Тут было бы к месту обнять спасительницу, прижать, поцеловать и от души отблагодарить за все, что она сделала для Пола, причем как минимум пару раз. Сперва прямо здесь, в прихожей, а потом в комнате, на кровати или диване.

Но в лицо Полу сурово взглянул какой-то святой с большой темной иконы, висящей напротив входной двери, и желание само собой пропало.

Настя сделала вид, что ничего не заметила, скинула кроссовки, прошла в комнату, включила свет и там, а потом защебетала, словно птица на ветке:

— Это бабушкина квартира. Раньше она тут жила. А теперь у нас ремонт, и мы сюда с мамой переехали временно.

— А бабушка? — зачем-то спросил Пол, осматриваясь.

В комнате было бедненько, но чистенько — беленые стены, половики, кровать под пестрым покрывалом, сделанным в модном стиле печворк, диван, телевизор под кружевной накидкой, стол со старым электролучевым компьютерным монитором, тоже кокетливо прикрытым.

Всюду иконы. Большие, маленькие, старые, новые, печатные, написанные от руки. Они висели на стенах, в красном углу, над дверью, над кроватью, стояли на полках в серванте.

Пол ожидал, что, услышав вопрос о бабушке, Настя скорбно вздохнет и ответит что-то вроде «на небесах», но девушка беспечно махнула рукой и проговорила:

— Бабушка в гости к дяде Севе в Ригу уехала. Через месяц вернется. Мы как раз ремонт доделаем.

Возникла пауза из разряда тех, которые именуются неловкими.

Пол увидел на подоконнике пышную шапку зелени, украшенную яркими красно-розовыми цветами.

— Ого, какой букет!

— Это зигокактус Шлюмберга, — откликнулась Настя. — Декабрист по-простому.

— Какой же он декабрист. — Пол покачал головой. — Сейчас же вообще не декабрь.

Он вдруг ощутил огромную, какую-то неописуемую усталость. Ноги его подгибались, перед глазами начали маячить темные пятна, веки сами собой опускались, точно свинцовые, а мысли в голове, как говорится, путались и рвались.

— Знаешь что, Настя, — пробормотал Пол, направляясь к кровати. — Ты извини, конечно, но ничего у нас с тобой сегодня не выйдет. — Он уперся руками в спинку кровати и помотал головой. — Я очень устал.

Пол рухнул на кровать, закрыл глаза и мгновенно уснул.

Это был тяжелый и тревожный сон, похожий на обморок. Какие-то неясные фигуры бродили во тьме. Откуда-то издали глухо, как сквозь вату, доносились невнятные слова, тягучая музыка, крики и протяженные стоны, полные невыразимой муки.

Сон походил на болезнь. Нужно было очнуться, избавиться от наваждения, но Пол никак не мог этого сделать. Видимо, усталость последних дней, физическая и моральная, превратилась в неподъемный груз, в гирю, привязанную к ногам Пола. Сейчас она утягивала его на дно, в глубины подсознания, туда, где живут самые мрачные фантазии и отголоски реальных событий, причудливо искаженные, изувеченные человеческим разумом до неузнаваемости.