Do not disturb. Записки отельера - Юнис Теймурханлы

Вскоре мы получили свидетельство о собственности на новый объект. Швеи уехали. И мы забыли об этой истории.

Через год раздался звонок. Приятный женский голос просил уточнить, кто будет оплачивать просроченную задолженность за пользование сейфовой ячейкой. «Иначе нам придется расторгнуть договор. И вскрывать ее».

— Простите, но эта ячейка давно не наша. И пользуется ей уже почти год прошлый хозяин квартиры, — удивленно сообщила наш агент.

— В этом-то вся проблема, — настаивала менеджер. — Доверенное лицо мы так и не нашли. Искали по всем указанным в договоре номерам. А контактов самого доверителя у нас нет. А в ячейку никто так ни разу не заходил. За целый год не зарегистрировано ни одного посещения.

Растерянная агент положила трубку.

— Деньги до сих пор в ячейке! — в полной растерянности сообщила агент, положив трубку.

Мы долго гадали, что могло случиться, и связались с американцем по телефону.

Мужчина, как и в прошлый раз, не сразу понял, о каком объекте и о каких деньгах шла речь.

Наконец он сообщил нам, что готовился купить один крупный объект. Но что-то пошло не так. Сделка сорвалась — в последний момент. И деньги не понадобились. А представитель вскоре уволилась.

«Я поручил ей забрать деньги. И закрыть ячейку. Она, видимо, в суете забыла. И я тоже, — оправдывался мужчина. — Ладно, спасибо за беспокойство. Сейчас пошлю нового представителя в банк с доверенностью», — рутинным голосом сообщил в завершение разговора американец.

От банка звонков больше не поступало. О судьбе хозяина денег и его бизнесе мы больше никогда не слышали. А эту историю запомнили навсегда.

Богатых владельцев в доме оказалось трое. И все трое — со своими привычками, историями. И тайнами.

В далеком 1997 году в жилом доме, где сейчас расположен отель «Гельвеция», жила-была одна особенная квартира. На низком первом этаже, с отдельным входом — буквально как отдельный подъезд.

Все три окна выходили во двор-колодец. А одно из окон умудрилось оказаться еще и в «ухе» (глухом тупике, образованном стеной соседнего дома). Солнечного света в этой квартире не было никогда.

К слову, в границах этой — теперь уже бывшей — квартиры сейчас расположены мой небольшой рабочий кабинет и офисный туалет.

А в том самом «ухе» архитекторы предусмотрели крошечный палисадник. От отсутствия солнца в этом «оазисе» выживает только дикий виноград. Горшки с цветами и кадки с туями садовник регулярно переставляет — не выдерживают темноты и быстро чахнут.

Площадь квартиры вместе с коридором, кухней и санузлом составляла всего около 35 метров. В ней жила семья из трех человек: русская мать-одиночка и двое ее сыновей — взрослых парней от разных пап-африканцев.

Старшему (от папы-нигерийца) на тот момент было около двадцати восьми лет, младшему (от папы-сенегальца) — около двадцати. Младший был очень темным — с типичными африканскими чертами лица. И с именем на французский лад. Старший, напротив, гораздо светлее, с европейским лицом. И типично русским именем.

Единственная жилая комната в квартире была перегорожена какими-то несуразно огромными шкафами и ящиками. И в каждой такой «келье» стояла кровать или раздвижной диван — это были «спальни». Крошечная кухня служила одновременно гостиной и кухней.

Но больше всего в этой семье посторонних поражали странные отношения близких родственников. Они не любили друг друга. Всей душой. И открыто демонстрировали это всем вокруг. Мать с нескрываемым пренебрежением и некоторым высокомерием относилась к сыновьям. «Они оба — непутевые. Как их отцы. И оба висят у меня на шее. Всю жизнь. Из-за старшего мы потеряли прошлую квартиру. И оказались в этом „клоповнике“, — делилась с агентом женщина. — Даже баб себе до сих пор найти не могут, чтобы выбраться отсюда. Пусть едут к своим отцам. И живут там в бараках. Всю жизнь на них положила».

Сыновья же ни во что не ставили мать. Унижали ее. И уж никак не считались с ее мнением.

Старший уверял, что именно мать виновата в потере их прежней квартиры.

Дело в том, что начале 90-х эта семья приватизировала свою трехкомнатную квартиру на окраине города. Когда старшему исполнилось двадцать лет, они с матерью решили разменять «трешку» на две небольшие отдельные квартиры. В «однушку» в пригород должен был переехать старший. «А на Марата, в этот „клоповник“, он хотел отправить меня с младшим, — жаловалась женщина. — Ну вот и сам тут очутился. Так ему и надо».

Оказалось, что при оформлении сделки их обманули какие-то мошенники. И вместо двух отдельных квартир все трое оказались в этом «клоповнике».

«Это она во всем виновата. Аферистам верила. А мне — нет. Когда поняла, что я ни за что сюда не пойду, решила меня наказать. И видимо, специально „слила“ мою квартиру жуликам», — уверял нас старший.

Друг друга братья открыто ненавидели буквально с детства.

В семейном противостоянии младший давно принял сторону матери. Но и на нее у него был «зуб»: «Все пытается меня из квартиры выпихнуть. То к бабе любой, то к отцу в Сенегал. Нет бы самой отсюда убраться. У нее же сестра в Пскове живет», — сетовал он.

Требовала семья взамен три «однушки» в хороших, но обязательно разных районах города. А главное условие, которое действительно волновало каждого, — чтобы ни сантиметра больше другому.

— Это из принципа. Я им больше не уступлю, — говорила мать.

Так и записали в предварительном договоре — три однокомнатные квартиры с одинаковыми площадями.

— Это практически невозможно, — уверяла агент. — Так не бывает — чтобы все три квартиры были одинаковые, до метра!

Но никто не хотел уступать. Время шло. Варианты и сделки срывались. Уговоры не действовали.

— Ничего подписывать не буду. Уйду сразу из нотариата, если увижу в документах, что у обоих хоть на полметра больше, — настаивал старший.

Ситуация, казалось, зашла в тупик.

И тут нам внезапно пришла идея. Найти самого сговорчивого в семье. И втайне от других «подкупить» его — предложить разницу площади наличными. В твердой валюте.

Младший казался нам спокойнее и надежнее. И отношения с матерью у него выглядели чуть лучше. Мы предложили ему сделку. А за содействие в переговорах с матерью еще и дополнительный бонус. И тоже в валюте.

И он вдруг согласился. И с радостью взялся за дело.

Сделка свершилась мгновенно. Старший получил самую большую «однушку». Младший — самую маленькую. Плюс — разницу в денежном эквиваленте. И бонус за помощь в переговорах с матерью.

Она же получила среднего размера «однушку». А также небольшую компенсацию за «отставание» от старшего сына.

На расселение этой семьи ушел целый год. Год нервотрепки и постоянных переживаний. Собственных денег для решения всех этих проблем у нас, конечно, не было. И приходилось искать кредиты и займы — по друзьям и знакомым. Возвращать старые займы и находить новые. Стоимость встречных вариантов квартир постоянно менялась, сделки регулярно срывались. А проценты по займам неумолимо шли.