И только море запомнит - Полина Сергеевна Павлова

Моргана предстает на вечернем сборе рядом с лордом кроваво-красным пятном. Она чужачка на этом празднике, пиршестве стервятников. Ей не нужно ничего говорить, кивая на своих людей. Моргана нарочито хмурится, словно действительно зла. Но в кровь Эттвуда они оба засунули руки по локоть.

Проходя на капитанский мостик, Кеннет бросает взгляд на двух пиратов в кандалах. Солдаты Компании ведут их под руки прямиком к эшафоту. Экипаж «Приговаривающего» смирно стоит, наблюдая за происходящим, о чем-то глухо переговариваясь между собой. Но как только ладони Бентлея касаются перил, голоса стихают.

Моргана встает позади лорда, занимая место Спаркса, за что получает неодобрительный взгляд от агента Ост-Индской торговой компании.

Чужачка. Не к месту. Ее вовсе не должно здесь быть. Капитан пиратов плотнее сжимает губы. Никто из офицеров и матросов галеона на нее не смотрит, но смотрят, вперившись взглядами, те, кого она называла своими.

– В связи с произошедшими событиями на борту «Приговаривающего», в ходе которых были жестоко убиты офицеры британского флота Николас Эттвуд и Джозеф Бардок, властью, данной мне короной, я признаю виновными Бена Уотера и Оливера Смита и приговариваю к смертной казни через повешение.

Веревки накидываются на шеи. Один из приговоренных, скалясь, выкрикивает:

– О’Райли, ирландская шлюха, ты сдохнешь в муках. А на том свете не сыщешь покоя, подстилка focáil sasanach.

Офицер, ответственный за сам эшафот, своего рода бортовой палач, тянет за рычаг, открывая дверцы в полу, отправляет пиратов в свободное падение ровно до тех пор, пока их шеи не ломаются под тяжестью собственных тел.

Треск костей не нужно слышать, Бентлей знает, как оно происходит. Если все сделать правильно, то шея может растянуться еще на несколько дюймов, прежде чем жертва умрет. Ему рассказал об этом пьяный палач в трактире, когда он был еще глупым и наивным юнцом. Но он не садист, лишь бы все было выполнено быстро. Пусть они отправятся в ад, если тот вообще существует, за все свои прегрешения перед человеческим родом и перед самими собой.

Мистер Спаркс подает Бентлею кожаную тетрадь, и Кеннет открывает ее. Он берет перо с небольшого столика, чтобы, обмакнув в чернила, записать два имени. Он впишет сюда и имя О’Райли, если она не начнет соблюдать договоренности. Но не сегодня.

Сегодня слишком много смертей. Одна – уже непозволительно, четыре – невозможно. И за офицерским столом вечером раздадут карты на двух человек меньше. Он готов пойти по трупам, чтобы достичь цели. Не было ни единого раза, когда Бентлей не получил свое.

Солдаты медленно расходятся по своим делам, кроме тех, кому приказано снять трупы и избавиться от них побыстрее. Кеннет еще некоторое время наблюдает за происходящим, после чего с дневником под мышкой спускается с мостика и уходит к себе. Однако Моргана не заставляет себя долго ждать.

Не успевает дверь захлопнуться, как нахальная дамочка вновь распахивает ее, переступает порог, и кончик яркого пера задевает косяк. Моргана – как гром среди ясного неба. Как буря, ведь ту не укротить. И это отвратительно. На пороге возникает виновница всех неприятностей. Совершенно отвратительная, дурная, нахальная особа, какой явно не должна быть женщина. Она оставляет после себя послевкусие не то соли, не то крови, не то пороха, или озлобленности и ярости. Не то чтобы Кеннет сильно разбирается в женщинах, но он готов поклясться, дать руку на отсечение – леди не должна быть такой.

И губы будто еще щиплет от порывистого, но грубого и неуместного поцелуя. Бентлей даже не будет гадать, для чего она его поцеловала. Просто принимает это как факт.

– Вы что-то хотели, мисс О’Райли? – вежливо интересуется Кеннет, хоть это и дается ему с величайшим трудом. Он кладет дневник на стол. В планах у него было заняться делами, но Моргане все равно, какие у него планы.

Он слышит, как тяжело и возмущенно дышит О’Райли. Что еще такого она решила ему сказать?

– Надеюсь, мы все уладили?

Все должно было быть улажено еще вчера, и каждая из сторон обошлась бы без жертв. А ей еще хватает смелости интересоваться подобным. Бентлей раздраженно потирает переносицу.

– Полагаю, что да, – на выдохе отвечает лорд, он разворачивается на пятках, чтобы взглянуть на нее. Руки скрещены на груди, отчего золотой крест, украшенный крупными драгоценными камнями, оказывается сильно прижат к телу. Брови сведены к переносице, а вся поза – раздражение и презрение. – Но я бы предпочел, чтобы нам вообще не приходилось более решать что-то подобное.

– Вам всего лишь стоило позволить мне убить Эттвуда, и трех иных смертей можно было бы избежать.

Бентлей почти задыхается от возмущения:

– Послушайте… послушай, Моргана, я же предупреждал, что будут последствия. Ты не послушала. Я убил своего человека, закончил то, что не смогла ты, дабы избавить тебя от проблем. И вместо благодарности я получаю пропитый поцелуй и недовольства? У нас есть миссия, ради которой я готов пойти на некоторые риски. Сотрудничество с пиратами? Конечно. Помилование? Да. Но ты, дьявол тебя подери, изувечила офицера. Я рад, что ты, пожертвовав сверху тремя жизнями, осталась довольна. А теперь иди прочь. Я не собираюсь сейчас с тобой ничего обсуждать. Ты и так сделала достаточно только за сегодняшний день, чтобы можно было тебя убить.

– Вы так добры, милорд, – фыркает ирландка.

И Бентлей вновь жалеет, что не бросил ее в карцер.

– Надеюсь, вы не забудете мою доброту, капитан.

Глава 5. Порт Картлей и англо-ирландские противоречия

– Если закрыть глаза, сильно надавить на них, зажмуриться, а потом потереть, то можно увидеть яркие точки. Почти как звездочки. Это значит, что даже в самые темные дни, когда небо затянуто тучами, можно носить с собой звезды.

Моргана хорошо помнит этот солнечный день, когда Кайджел раскачивал ее качели, слушая наивные детские рассуждения. Эйдан сидел под деревом и наслаждался книгой, а она то и дело просила брата подтолкнуть качели сильнее, чтобы можно было подлететь к самому небу, расправив руки, как крылья. Кайджел напоминал ей прекратить и держаться крепче, но Моргана не могла. И вновь отпускала веревку, чтобы ощутить себя птицей, летящей навстречу свободе. Тогда рассуждения о свободе были лишь детской болтовней. Моргана даже не представляла, что в один из дней она будет вынуждена выбираться из поместья, которое называла домом, и бежать во враждебный мир, не зная о нем совершенно ничего.

Теперь же она больше похожа на маленькую пташку, которую заперли в клетке. Она просторная, но от того не перестает быть тюрьмой. Лорд считает правильным держать ее на своем корабле, пусть и без кандалов, однако все же в заключении, и теперь за ней присматривают несколько доверенных лиц. Ей запрещено спускаться в трюм, разрешено гулять только по палубе, но