Песнь копья - Илья Крымов

Эц опустил голову и зажмурился в ужасе. Он помнил ещё, что делал пристальный взгляд этой твари в детстве с послушницами, когда Зиру ещё жила в Анх-Амаратхе. Даже тогда она была бедствием хуже засухи и саранчи! О Элрог, зачем он рвался на эту встречу?!

Второй моккахин бесшумно спрыгнул с потолка, распахнул полы шёлкового халата и помог госпоже облачиться. Он исчез также быстро и тихо, а Зиру прошла к стойке с хрустальными сосудами и налила себе чего-то гранатового, искристого.

— Я знаю, зачем ты пришёл. Справедливость? Не смешно. Годами ты обкрадывал мою мать и считал себя истинным хозяином Анх-Амаратха, Эц. Господином в тенях.

Она приблизилась к дрожавшему евнуху и поставила одну ступню на лысый череп. Эц ощутил касание холодного металла.

— Время показало, что истина куда проще, ведь ты не что иное как старый глупец, выброшенный за порог. Ты ненужный. Уличённый вор… знаешь, что в Маркуне делают с никудышными ворами, Эц? — Зиру склонилась над ним, усилив давление на череп. — Сдирают кожу с их неловких, бесполезных рук. Боль от этого нестерпима, а когда лишённая защиты плоть начинает гноиться… м-м-м! Вот, за что я люблю этот город! Здесь знают толк в наказаниях!

Женщина убрала ногу, отпила немного из бокала и взвизгнула:

— Смотри в глаза!!!

Голос рассёк кожу и плоть на спине евнуха, но, невзирая на ослепительную боль он с воплем встал на коленях и запрокинул раненное лицо. Их взгляды встретились и радужки Зиру плясали вокруг зрачков, разделяясь на разноцветные маслянистые капли, водя хороводы, собираясь вновь.

— Жалкий ощипанный каплун, — тихо скрежетнула она, — ни на что не годный, никому не нужный бурдюк прогорклого жира. Мой великий отец говорил, что мать держала тебя рядом лишь потому, что была слишком ленива и слабовольна для принятия полной тяжести власти. Она уделяла всю себя полузабытому старому богу и сидению на углях, вместо того, чтобы руководить настоящей силой, — земной. А ты пользовался этим ради примитивной тупой корысти. Убью…

— Умоляю, — развёл руки в молитвенной позе Эц, страдавший от ужасной боли и страха, — я помню вас ещё совсем ребёнком…

— Я тоже помню тебя. Ты всегда был никчёмным ублядком.

Её уродливое лицо изобразило несколько гримас одна страшнее другой, но в итоге Зиру смогла показать то, что хотела, — брезгливое презрение.

— Беги, отсюда и до самого низа, беги, Эц. Если успеешь, то сохранишь свою никчёмную жизнь, а если нет, останешься внутри навсегда.

Она умолкла, не сводя с него взгляда, наслаждаясь видом парализующего ужаса.

— Ну же!

Раненный, истекающий кровью евнух со стоном поднялся на ноги и бросился к двери, вывалился в коридор, помчался, всюду встречая одинаковый густой мрак, падая, ударяясь, лихорадочно разыскивая лестницу вниз. Он с детства не заставлял себя бегать, изнеженное тело забыло о том, что можно двигаться так быстро, но ужас поднял утраченные воспоминания из недр памяти. Эцу удавалось, раз за разом найти путь и не заплутать в лабиринте коридоров, он хрипел, сипел, ронял дерьмо, но бежал, пока вдруг впереди не распахнулась дверь, выход из темноты! Он смог, он спустился на самый первый этаж чёрной башни! О Элрог! О милостивый! О восторг жизни…

И тогда Зиру вонзила пальцы в жировые складки на шее евнуха, пробила его горло, чтобы с улыбкой наблюдать, как надежда переходит в понимание, отчаяние и пустоту забвения. Евнух так и не поднялся с колен, его лихорадочный побег происходил только внутри бритого черепа, в плену иллюзий, насланных глазами женщины. Перед смертью Эцу была дарована мимолётная надежда лишь для того, чтобы её жестоко отняли.

Труп тяжело упал набок и стал заливать ковры, густая тёмная влага медленно подкрадывалась к стальным ступням.

— Уберите тело, разделите его на органы и продайте колдунам, алхимикам. Если останется что невостребованное, продайте мясникам. Извлечём пользу из бесполезного.

— Что делать с остальными скопцами, саидати? — спросил возникший рядом моккахин.

— Вырежьте языки и отправьте на невольничий рынок… хотя, нет. Клептархи могут купить их и что-нибудь узнать, всё же анх-амаратские евнухи поголовно грамотные. Лучше отправьте их следом за Эцем, не колдунам, так мясникам.

По звону колокольчика явились три служанки. Их лица были настолько изуродованы, что даже Зиру могла показаться красивой в сравнении. Отточенными до безупречности движениями они стали одевать госпожу в тёмно-сиреневый костюм из ткани, поглощавшей свет, лёгкой, неслышной, мягкой, скрывавшей изъяны фигуры.

Вскоре она воссела на своём троне в тишине и мраке приёмной залы, где стала вкушать пищу. Один моккахин вкладывал ей в рот крупные виноградины, лишённые косточек и кожуры, а другой подносил бокал чистой ледяной воды. Сама Зиру сидела неподвижно, глядя куда-то вдаль, сквозь стены и просторы, преданная своим мыслям и ожиданиям. Именно сегодня она решила наконец призвать жалкого глупца в башню, ибо подозревала, что позже просто не сможет позволить себе такое удовольствие. Зиру знала наперёд, — вскоре ей наверняка придётся покинуть город воров.

Прибыл моккахин с докладом. Он появился в сумраке перед троном коленопреклонённый, с опущенной в почтении главой.

— Саидати, — прошелестел убийца, — сегодня в порт прибыл корабль с человеком, точно соответствующим описанию. Мы привлекли его и пригласили. Он согласился, так-как сам желал встретиться с вами. Должны ли мы поставить его пред ваши очи?

— Немедленно.

Кормильцы исчезли, исчез и посланник, лишь два стража замерли под стенами неподвижные как изваяния. Тихо открылись двери, вошёл гость башни. То был человек сплошь во всём чёрном, который хромал при ходьбе и опирался на высокий посох. Левую половину его лица скрывала вуаль, а правая была белой как у свежего покойника.

Гость приблизился к трону и стал неловко опускаться на колени, из-под полов длинного плаща показалась его негнущаяся левая нога. Руки же преподнесли Зиру посох, при этом левая конечность держала древко ниже правой, — она была сухой и плохо слушалась. Так, с протянутым посохом чужак и замер.

Госпожа моккахинов рассмотрела дар, который являлся тем ещё произведением искусства, — длинный, покрытый белыми опалами, алыми рубинами и, в большей степени, кусками чернейшего обсидиана. Его венчал набалдашник в форме рогатой чёрной змеиной головы с длинными жалами и алым языком.

— Не хочешь ли назвать себя?

— Я мусор, недостойный вашего внимания.

Бесплотный шёпот показался ей волнительным. Так говорил бы тот, в ком не осталось почти никакой жизни.

— И что же ты принёс мне?

— Это посох великого древнего волшебника Архестора Могучего, госпожа. Опора Сильных. Легендарный артефакт, увеличивающий мощь своего хозяина многократно.

— О. Наверное, очень дорогой.

— Бесценный, госпожа.