Павлик - Олег Иванович Чапаев

от перспективы конца неминуемого, еще и непонимание копится, отчего-де в жизни моей ни радости нету, ни покоя…

– Подождите! – напряженно слушавший тираду хозяин жизни вскочил с креслица и теперь взволнованно расхаживал по поляне. – По-вашему, выходит, что мой ум – враг мой? Мне что же теперь от ума своего отказаться?! Это что же в итоге получится?!

– В итоге, Игорь Сергеевич, вы от ума никак отказаться не сможете. Ни от ума, ни от чувств, – Павлик вздохнул и снова лег на спину, заложил руки под голову и, блаженно щурясь, подставил лицо набирающему силу солнцу. – Почему, спросите? Да потому, что вы как Игорь Сергеевич только вместе с этим самым умом и появляетесь, если фактам в глаза смотреть. Мысли и эмоции – это ведь и есть психика ваша, личность, если хотите. А без психики какой опыт бытия может быть? Правильно, никакого. И тут мы опять к ключевому вопросу подходим: зачем нужно это все?

– Что значит – зачем нужно это все? Что «это»?

– Жизнь я имею в виду, – Павлик с улыбкой вскочил на ноги и тоже начал неторопливо кружить по поляне. – Ключевой вопрос-то тут один, по сути: зачем в принципе жизнь существует? Какая цель у нее? Какие задачи тут перед кем стоят, что делать нужно, к чему прийти? И конечно: а кто живет-то тут, собственно? Ну а вы сегодня и настоящего себя ощутить смогли, того, кто опыт бытия получает, и весь механизм во всей его красе увидеть сподобились. Вот это, Игорь Сергеевич, мне самым дорогим и видится, если руку на сердце положить. Если вы реально поняли, что вас всю дорогу призрачный фантом по жизни кривыми тропками водит, если ощутили этого фантома во всей его нелицеприятной и коварной полноте, считайте, дело сделано! И конечно, ум – не враг вовсе, как вы вдруг предположить решились. Но и другом бы я называть его не спешил, – Павлик хитро улыбнулся и шутовски развел руками. – Ум, Игорь Сергеевич, – это инструмент всего-навсего, если вещи своими именами называть. Инструмент, при помощи которого вечный скиталец в воплощении очередном опыт бытия получает. Поэтому и отказаться от ума – анриал. Здесь же вопрос не в том, другом ум считать или врагом. Важнее определить, кто кем рулит, знаете ли. Если ум свидетелем вечным рулит – пиши пропало всей обедне, если свидетель собственный ум контролирует – вот тогда-то настоящие чудеса в жизнь и приходят. Ваш пример, кстати, – лучше некуда, хоть в хрестоматии вставляй. Если бы не церемония да не прозрения ваши утренние, разве б вы увидели фантома этого? Да нет, конечно! Вот сами и прикиньте, чем бы у вас все обернулось? Правильно: к битве очередной бы дело свелось, к мукам и страданиям да к гонке безумной! Но как только вы этих двоих разделить сумели – вот вам и свобода выбора налицо. А стоило появиться свободе этой, так вам все и самому очевидно стало: не нужен сценарий такой для счастья. Давно, кстати, уже не нужен, а вы все по привычке, как во сне, на очередной штурм жизненной твердыни идете. Пока не прозрели, будто на автопилоте шли, зато теперь все дороги перед вами открыты, все пути… А если вещи своими именами называть, так вы только сейчас хозяином своей судьбы становитесь! Еще вчера за вас эти вопросы фантом тот решал, а сегодня у вас шанс появляется в собственные руки штурвал взять, самостоятельно начать судьбу свою выстраивать. Вот именно это, Игорь Сергеевич, я главной драгоценностью и считаю. Именно это, а вовсе не бессмертие тут главный приз! Бессмертие у всех и так имеется, пусть никто почти об этом и не догадывается до поры до времени. По праву рождения все мы тут бессмертны. Но быть бессмертным дураком, которого не пойми кто и не пойми как всю вечность через дебри непролазные тащит, не приведи господи! Нет в таком путешествии радости. Счастья нет, ощущения полноты от жизни – ничего подобного в этом путешествии нет, да и быть не может. Зато страх ого-го как есть! В достатке и избытке, сами знаете же. Страх смерти, страх неудачи, страх потери и разочарования… И еще миллион разных – больших и маленьких – страхов и страшочков нас на каждом шагу поджидает. А путь к свободе во все времена один… Тот самый, что вы сегодня и проделали, собственно говоря. Осознать свою истинную природу, как товарищи восточные бы выразились, центр свой настоящий ощутить и пережить. Истинное Я свое прочувствовать. Восторг испытать неописуемый, а заодно и тюремщика персонального увидеть, который всю дорогу рулит и помыкает вами. Увидеть и освободиться враз от власти его! – Павлик улыбнулся и еще раз подмигнул застывшему напротив него хозяину жизни, хотя тут же не выдержал и расхохотался. – Ну и вид у вас, Игорь Сергеевич!

– А что не так?

– Да озадаченный вы какой-то слишком. Только что счастьем и довольством лучились, а теперь опять в грусть-тоску впадаете…

– Да нет, – типичный хозяин жизни задумчиво посмотрел в ответ и даже улыбнулся самыми кончиками губ. – Не загрустил я, но озадачить вы меня озадачили. Ну осознал я себя настоящего, фантома увидел, и что теперь? Теперь, по-вашему, у меня – и бессмертие, и свобода? А что с ними дальше-то делать?

Павлик согнулся от хохота. Потревоженный Василий завозился в спальном мешке и что-то жалобно промычал во сне, наверное, протестуя против такого бесцеремонного нарушения его утреннего покоя. Игорь Сергеевич с некоторой оторопью наблюдал за внезапным приступом веселья и удивленно покачивал головой. Отсмеявшись, Павлик широко развел руки в стороны, и хотя сиять и лицом, и ясными глазами он не перестал, но принялся с недоверием разглядывать стоящего перед ним озадаченного получателя ценных экспириенсов.

– Ну вы даете, Игорь Сергеевич! Бессмертие и свобода у вас есть? – он коротко хохотнул, однако быстро стал сама серьезность и насильно усадил собеседника в кресло, а сам присел рядом на корточки. – Собираться нам, наверное, пора, но напоследок я вам так скажу. У вас, конечно, и бессмертие, и свобода есть, но это только одна сторона медали, если фактам упрямым в глаза смотреть. У вас как у свидетеля все имеется, причем без условий и по праву рождения. Вопрос один только: что вы со всем этим распрекрасным знанием делать будете, когда жизнь на круги своя вернется? Что останется от свободы с бессмертием, когда жизнь на свои рельсы привычные снова встанет?

– В каком смысле «на рельсы привычные встанет»?

– В самом что ни на есть прямом, как