1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Органическая слабость всех этих заявлений состоит прежде всего в том, что они публиковались без всякой ссылки на надежные достоверные документы по принципу: «Я так оцениваю…» и поэтому уже изначально никакой научной значимости не имеют. Хуже того. Эти данные полностью опровергаются многочисленными первоначальными, уже опубликованными и архивными документами высшего государственного уровня и, следовательно, свидетельствуют либо об отсутствии должной осведомленности почтенных авторов, либо о невольной или вольной фальсификации истинных размеров трагедии РККА в 1937–1938 гг.

Полагаю, что вся эта неразбериха началась с грубой ошибки, допущенной безымянными Пименами из Главного управления кадров и Генерального штаба, которые заложили в официозные издания данные о 40 тысячах репрессированных. Цифра эта встречается и в документах Управления по начсоставу Красной армии и в выступлениях Ворошилова конца 30-х годов. Но речь-то там везде шла об уволенных из РККА за 1937–1938 гг. И вот в начале 60-х годов под грифом ГУКа и Генштаба было объявлено, что это и есть репрессированные. Так оно и пошло, покатилось. И, насколько мне известно, первым в 1990 г. обратил внимание на определенную некорректность подобного отождествления Д.А. Волкогонов. Приведя эти цифры, он обратил внимание: «Часть из них была, правда, лишь уволена из РККА»37. Несколько позднее (в 1993 г.) и подробнее об этом писали B.И. Ивкин, А.Т. Уколов и автор этих строк38.

В самом широком смысле слова увольнение из армии тоже можно считать репрессией. Но если оно было произведено за пьянство, по болезни, а то и за смертью, то таких уволенных уж никак нельзя считать жертвами тоталитарного режима (а ведь они тоже входят в пресловутые 40 тысяч). Не спасает в данном случае и введение термина «политические репрессии». Исключение (по политическим мотивам) военнослужащего из рядов ВКП(б), увольнение его по этой причине из армии – это, конечно, разновидность политической репрессии. Но это еще не обязательно вело к аресту. Поэтому, на мой взгляд, гораздо корректнее в научном отношении говорить об истреблении военнослужащих по политическим мотивам. Именно оно – истребление – и оформлялось приговором военного трибунала или Военной коллегии Верховного суда СССР. И именно в этом массовом истреблении начсостава прежде всего состояла трагедия РККА в 1937–1938 гг.

Но поскольку всех «военных контрреволюционеров» сначала арестовывали и лишь потом судили, необходимо напомнить, что по приведенным во второй части этой книги (стр. 214) расчетам, за 1937–1939 гг. остались арестованными (по обвинению в заговорщичестве, терроризме, контрреволюции, шпионаже, вредительстве и т. п.) более 11 тысяч лиц комначполитсостава РККА (без учета тех, кои были арестованы органами НКВД уже после увольнения их из армии (флота).

Следовательно, когда мы пытаемся выяснить число осужденных «за политику» лиц начсостава в предвоенные годы, мы должны признать, что оно по определению не может быть больше числа лиц, оставленных под арестом (хотя и может быть несколько меньшим). Опираясь на свои (по-моему, не очень корректные) расчеты, В.И. Ивкин и А.Т. Уколов считают, что в 1936–1940 гг. за контрреволюционные преступления было осуждено судебными и внесудебными органами 9519 военнослужащих командно-начальствующего состава от среднего звена и выше39. Поскольку эта цифра не противоречит приведенным выше данным о количестве содержавшихся под арестом, ее можно принять как ориентировочную, исходную. Непонятно только, как могли Ивкин и Уколов, приведя эту цифру, утверждать далее, что «число политических репрессий в РККА во второй половине 30-х годов примерно в 10 раз меньше, чем приводят современные публицисты и исследователи»40. Что-то явно подкачала оснащенность уважаемых авторов по арифметической части.

Еще более декларативны и бездоказательны нередко публикуемые утверждения о том, что было уничтожено или попало в тюрьму около половины командного состава РККА (Эрнст Генри, Роберт Конквест и др.). Авторы подобных заявлений не знакомы или не желают учитывать реальное положение дел с различными категориями комсостава в РККА перед началом большого террора. Действительно, комсостав пострадал очень тяжело. Например, командармы 2-го ранга производства 1935 года были уничтожены все до единого (100 %). Как мы увидим ниже, в значительной степени были истреблены лица и других звеньев высшего комсостава. Но когда мы начинаем внимательно анализировать количество и результаты истребления старшего и особенно среднего комсостава, то сразу же убеждаемся в полной несостоятельности заявлений о расправе с половиной комсостава. Достаточно напомнить, что в 1936 г. на службе в РККА состояло 14 369 капитанов, 26 082 старших лейтенантов и 58 582 лейтенанта41. Так что же, если верить рассуждениям «о половине», было арестовано (осуждено) более 7 тыс. капитанов, 13 тыс. старших лейтенантов и более 29 тыс. лейтенантов? Конечно же, нет. Это даже гипотетически себе невозможно представить. Это ни в коей мере не подтверждается и документами.

Считаю целесообразным высказать еще одно соображение. Большинство авторов пишут об уничтожении только командного состава, о расстрелянных командирах. Это не совсем точно, ибо командный состав это – лишь часть начальствующего состава (правда, наибольшая по численности, примерно, около половины его). В начсостав же, кроме командного, входили военно-технический, военно-политический, военно-хозяйственный, административный, военно-медицинский, военно-юридический и другие составы. И в эти роковые годы шло истребление начсостава в целом, а не только одного командного.

Наибольшее внимание многих авторов привлекала судьба лиц высшего комначполитсостава. Здесь необходимо прежде всего отметить заслуги генерал-лейтенанта А.И. Тодорского. Пройдя в течение 18 лет круги мучений в «зоне», дожив до освобождения, он весь остаток жизни посвятил оказанию помощи в реабилитации безвинно убиенных его бывших товарищей и, пожалуй, первым составил более-менее подробную (и во многом достоверную) справку о количестве репрессированных по некоторым категориям высшего начсостава РККА. Она долго ходила по рукам в качестве «самиздата», на нее ссылались зарубежные и советские исследователи42. Со временем она стала считаться чуть ли не канонической (хотя некоторые историки и отмечали определенную неполноту этой справки).

Признавая безусловные заслуги А.И. Тодорского в исследовании этой проблемы, должен сказать, что эта справка представляется мне довольно далекой от совершенства. В ней не сказано, на какой именно момент исчислено количество командармов, комкоров, комдивов, служивших в РККА до начала репрессий. Не определено также, за какой период времени учитывается количество репрессированных. Это приводит к серьезным неточностям. Так, по данным Тодорского, было репрессировано два командарма 1-го ранга из четырех. Это верно применительно к 1937 г. Но ведь в последующие годы это звание было присвоено ряду других командиров (Кулик, Тимошенко, Федько, Фриновский), а в 1938–1940 гг. были расстреляны еще три командарма 1-го ранга (Белов, Федько, Фриновский). Такая же неполнота в материалах Тодорского имеется и при определении количества командиров и политработников, вышедших живыми после заключения. Он упоминает трех комкоров к (сейчас выявлено пятеро: Антонюк, Богомягков, Лисовский, Петровский и сам Тодорский), двух корпусных комиссаров (выявлено четыре: Березкин, Волков, Говорухин, Ястребов), об 11 комдивах (выявлено 22) и т. п. Нет в этих материалах и расшифровки понятия «репрессированный». Но самый большой огрех допущен Тодорским в исчислении количества бригадных комиссаров, как служивших, так и репрессированных. У него сказано, что из 36 бригадных комиссаров было репрессировано 34. И эти цифры получили широкое хождение у нас (Р.А. Медведев) и за рубежом. Это совершенно не соответствует действительности (см. табл. 7)[62].