Красный свет - Максим Кантор

– Это ж как понять, – сказал Додонов, – диверсанты вы, что ли?

Немец из Риги нарисовал план укрепрайона, объяснил, что склада боеприпасов в Сычевке нет. Он говорил спокойным голосом, вел себя как и надлежит пленному солдату: очевидные вещи рассказывал, о секретных не говорил.

– Подкреплений вы ждете?

– Не могу знать. Снарядов мало, воевать нечем, должны подвезти. – Поскольку это было общей бедой, Дешков поверил. Норма эксплуатации пушки была – два снаряда на день.

– Может, домой вам всем пора? – Додонов спросил. – Загостились вы у нас.

– Отсюда никуда не отойдем, – сказал пленный. – Приказ фюрера.

Действительно, Гитлер приказал остановиться, ни на шаг более не отступать, удержать рубеж, достигнутый 3 января. Гитлеровский приказ «Ни шагу назад» прозвучал на полгода раньше известного сталинского приказа № 227. Гитлер обо всем подумал – даже и о Сычевке; он изучил карту и дал указания точнее фон Бока и фон Брайхича. Двадцатого декабря сорок первого года Гитлер принял на себя командование всеми сухопутными силами рейха – а главнокомандующий фельдмаршал Браухич отправился домой «по болезни». По причине болезни оказался отозван и генерал фон Бок, возглавлявший группу «Центр»; Гитлер назвал генеральский недуг «русской болезнью».

В те дни Гитлер был возбужден, война буксовала. В Африке осаду Тобрука пришлось снять – проблемы с ресурсами армии. В России – разрыв фронта в районе Оки, осада Севастополя, которая затянулась. На место фон Бока был назначен фон Клюге. Девятой армии отступать запретили. Приказ удержать железнодорожный узел Сычевка (Ссычевка, как произнес Гитлер, который не любил свистящие и шипящие русские слова) был дан подробный. Генералу Моделю, новому командующему 9-й армией, оставалось приказ воплотить – и не попасть в окружение советских армий. Предстояло сшить разорванное, а разорвано было во многих местах. Генерал Модель отдал первые приказы: 3-я танковая армия удерживала русских на востоке, чтобы дать возможность маневра; 1-я таковая дивизия снята с восточного направления и послана на Сычевку; танковая дивизия СС «Рейх» выделяла полк «Дер Фюрер», бойцы испытанные – прибудут в район Сычевки к вечеру. Пока эти части были в пути, Модель собирал хоть что-то, что можно бросить в бой немедленно. Держать надо сейчас – минута, и все пропало. Генерал Адольф Штраус, которого отставили, сдавая дела, указал Моделю на тонкое место в обороне – вся армия была подвешена на нитке, соединяющей ее с фронтом. Указал Штраус – и отбыл в Берлин.

– Что, побежал ваш генерал Штраус? – сказал Мырясин, демонстрируя отменные знания командного состава армии противника. – Наподдал ему товарищ Конев, и мы немного маршалу Коневу помогли. Теперь и фон Бока в Берлин позовут. На партактив.

– Фон Бок уже в Берлине, – сказал пленный. – Группой «Центр» командует генерал фон Клюге. – Это были общеизвестные сведения; секретов пленный не раскрыл: именем фон Клюге подписывали листовки, которые разбрасывали по лесам и болотам Ржевского района.

– А в 9-й армии Штраус еще командует? Ему сколько лет? Семьдесят?

– Теперь генерал Вальтер Модель. Его не победить, – сказал пленный. – А генерал Штраус уехал.

– Товарищи офицеры, – сказал Мырясин, наблюдая за тем, как телефонисты тянут кабель, – разрешите вас поздравить: двух генералов мы уже отправили на покой.

– В Сычевке лагерь для военнопленных есть? – повторил Дешков.

– В каждом пункте обязан быть дулаг. Есть дулаг в Ржевске, образован из бывших складов зерна. Есть в Вязьме – большой. В Сычевке дулаг невеликий.

– Что такое дулаг?

– Пересыльный пункт. В распределительном центре армии решают, куда сколько послать. Когда пленных берут, их сначала этапируют в дулаг. Сортируют. Потом этапируют дальше.

– Куда?

– Не могу знать.

– Отвечай.

И совсем дикий вопрос задал Дешков:

– Видел женщину с ребенком?

– Какую женщину?

– Просто женщину с ребенком.

– Много таких. Как могу знать?

– Отвечай про всех, – сказал Дешков. – Расскажи про всех женщин подробно.

Времени на подробный рассказ не было, но Дешков спросил.

– Вы наших женщин насиловали, – сказал пленный. – Вы нас родины лишили.

– Как пленных этапируют?

– Колонной по шестеро.

– Пешком?

– Транспорта для пленных нет.

– Ну что ты с ним разговариваешь? – сказал Успенский. – Много он тебе расскажет?

– Латыши вообще молчаливые, – сказал Додонов. – С латышами не поговоришь. У меня знакомый был латыш…

– Потом расскажешь, – сказал Дешков.

– И куда латыша этапировать? – спросил Додонов.

– Пленных не берем, – сказал Дешков

– Мы с вами условились, – сказал пленный. Он говорил по-прежнему негромко и аккуратно ставил слова, но лицо его изменилось.

– Действуй, – Дешков сказал Додонову.

Пленный вздохнул всей грудью, еще раз вздохнул и еще – ему было страшно, но голос остался тихим. Он сказал так:

– Вы ненавидите меня, а я ненавижу вас. Стольким людям жизнь сломали, оттого что сами жить не умеете. Поэтому война. Пленных не убивают. А вам закона нет. Захватили мою страну, убили моих родных. Теперь меня убьете. Не спрячетесь. Вас ваши собственные жиды в лагерях затопчут. Я хочу, чтобы ты узнал, красный палач, как бывает, когда твою жену топчут ногами.

Его никто не перебивал. Он сам остановился, когда все сказал.

– Вы слышали приказ? Выполняйте, – повторил Дешков.

Додонов ответил:

– Понял. Слушаюсь.

Двое красноармейцев вывели пленного из здания вокзала, отвели к отцепленным вагонам, прислонили к дощатой стене вагона. Пленный ни слова не говорил, лоб его вспотел. Додонов отошел на три шага и выстрелил пленному в голову.

Потом вернулся в кабинет коменданта, сказал:

– Приказ исполнен.

– Займись пулеметами. Бери из немецких дзотов и ставь так, чтобы площадь держать.

Успенский сказал:

– Выродок этот, из Латвии.

– Мужик как мужик, – сказал Додонов, – говорю же тебе: русский, просто предатель.

Дешков вышел, собрал шестерых конников, они занялись пулеметами. Два пулемета были повреждены, но четыре уцелели, их вытащили через узкие двери-щели бетонных дзотов, и разместили пулеметы так, чтобы стрелять по площади. Обнаружили пулемет незнакомый прежде, длинноствольный, тяжелый – «Пушка, что ли? как втащили? тяжесть смертная… фрицу только прикажи…». Дешков видел, как люди переносят разлапистую станину – они шли мелкими шажками, согнувшись, вцепившись лиловыми пальцами в сталь, шеи вздулись от напряжения, рты оскалены. Солдаты прошли под самым окном, срезаны до плечей оконной рамой, видны были только искаженные усилием лица. Один из солдат словно кричал ему что-то, искаженное криком лицо было обращено к Дешкову, но Дешков понял, что крика нет, просто рот солдата распахнут от неимоверного усилия.