Краем глаза - Дин Кунц

Монотонным, гипнотизирующим голосом, убедительными доводами, неспешностью манер, меланхоличностью, умом, светящимся в серых, особенно прекрасных на изуродованном лице глазах, Ванадий напоминал мощную гранитную глыбу, которая устояла бы в любом катаклизме, укрыла бы от любой опасности.

— Все полисмены такие же философы, как вы? — спросила Целестина.

Ванадий улыбнулся:

— Только те, кто вначале побывал в священниках. Да, мы любим поразмышлять. Насчет остальных… их немного, но, наверное, больше, чем ты думаешь.

Шаги в коридоре привлекли их внимание к открытой двери. В комнату ожидания вошел хирург, во всем зеленом, только что из операционной.

Целестина поднялась, сердце забилось в груди, его удары напоминали приближающиеся шаги человека, несущего дурную весть. И в голове теснились ужасные мысли. Но две секунды спустя хирург развеял ее опасения:

— Операция прошла хорошо. Сейчас он в реанимации, но скоро его переведут в палату интенсивной терапии. Состояние у него тяжелое, но я уверен, что до окончания этого дня положение улучшится. Он выкарабкается.

Этот знаменательный день. Завершение одного дает начало другому. Но, слава богу, на этот раз обошлось без завершения.

На миг освобожденная от необходимости быть опорой спящей Ангел и Уолли, Целестина повернулась к Тому Ванадию, увидела в его серых глазах печаль и надежду, которые испытывала сама, увидела в его изуродованном лице уверенность в том, что добро всегда возьмет верх над злом, прислонилась к нему и наконец позволила себе расплакаться.

В своем «Форде», с вышитыми подушками, картинами Склента и книгами Зедда, Каин Младший, для всех Пинчбек, покинул район Залива, можно сказать, через черный ход. По шоссе № 24 доехал до Орехового Ручья. Орехов он там не заметил, зато нашел гору и небольшой заповедник с милым названием: «Гора дьявола». Шоссе № 4 привело его к Антиоху, реку он пересек к западу от Бетел-Айленд. Те, кто занимался расширением своего словарного запаса, знал, что слово «bethel» означает «святое место».

От дьявола к святым местам и дальше мчался Младший по шоссе № 160, которое гордо именовалось живописной дорогой, хотя в эти предрассветные часы он видел лишь тьму. Следуя извилистому руслу реки Сакраменто, шоссе № 160 вело Младшего от одного маленького городка к другому.

Между Айлетоном и Локом Младший обнаружил на лице несколько болевых точек. Пальцы его не нащупывали ни припухлости, ни порезов, ни царапин, в зеркале заднего обзора он видел классические черты лица, от одного взгляда на которое женские сердца начинали биться сильнее, чем от любого из амфетаминов.

Тело тоже болело, особенно спина, ему крепко досталось от Целестины. Он вспомнил, как врезался в пол подбородком, и решил, что повредил лицо сильнее, чем ему поначалу показалось. Если так, то скоро проявятся синяки, но они со временем сойдут, а в промежутке только добавят ему привлекательности, потому что женщинам захочется утешить его и поцелуями снять боль, особенно если они узнают, что синяки — результат жестокой схватки с насильником, который набросился на соседку.

Однако болевые точки на лбу и щеках досаждали ему все сильнее, поэтому он остановился на автозаправочной станции около Кортленда, купил в автомате бутылку пепси и запил ею еще одну капсулу антигистаминного. Заодно принял противо-рвотное, четыре таблетки аспирина и, хотя кишечник вел себя паинькой, дозу закрепляющего.

Подстраховавшись на все случаи жизни, за час до рассвета Младший прибыл в Сакраменто. Жители этого города, название которого на итальянском и испанском означает «причастие», отдают предпочтение другому названию: «Всемирная столица камелий», благодаря проводящемуся в начале марта десятидневному фестивалю. Уже в середине сентября рекламные щиты сообщали об этом выдающемся событии. Камелия, как куст, так и цветок, получила свое названия от Камелия, миссионера-иезуита, который в восемнадцатом веке привез его из Азии в Европу.

Дьявольские горы, святые острова, причастие в образах реки и города, иезуиты — Младшему становилось не по себе от встречающихся за каждым поворотом упоминаний о высших силах. Веселенькая у него выдалась ночь, сомневаться в этом не приходилось. Наверное, он не очень бы и удивился, если б в зеркале заднего обзора увидел севший ему на хвост синий «Студебекер» Томаса Ванадия, с призраком детектива за рулем, разложившимся трупом Наоми на пассажирском сиденье и устроившимися сзади Викторией Бресслер, Долговязым, Бартоломью Проссером и Недди Гнатиком. «Студебекер», набитый призраками, словно клоунский автомобиль в цирке, хотя, наверное, Младший не нашел бы ничего забавного, когда распахнулись бы дверцы и призраки полезли наружу.

К тому времени, когда он добрался до аэропорта, нашел частную чартерную компанию, связался через службу безопасности с ее владельцем и арендовал для полета в Юджин, штат Орегон, двухмоторную «Сессну», болевые точки на лице начали пульсировать.

Владелец чартерной компании, он же пилот, порадовался тому, что ему заплатили вперед, наличными, хрустящими сотенными, а не чеком или по кредитной карточке. Но деньги он брал с опаской, даже скривился, словно боялся, что с купюрами ему передастся какая-то зараза.

— Что у вас с лицом? — спросил он.

Вдоль линии волос Младшего, на щеках, подбородке и верхней губе появились десятки твердых бугорков, красных и горячих на ощупь. Имевший уже дело с зудом по всему телу, Младший понимал, что на него обрушилась новая и, похоже, намного худшая напасть.

— Аллергическая реакция, — ответил он пилоту.

Через несколько минут после восхода солнца, в прекрасную погоду, они вылетели из Сакраменто, держа курс на Юджин. Младший, безусловно, насладился бы лежащими под ними красотами, если бы злобные тролли, населявшие все сказки, которые в детстве рассказывала ему мать, не рвали его лицо раскаленными добела клещами.

В Юджине они приземлились около десяти утра, и таксист, который вез Младшего в крупнейший торговый центр города, большую часть пути смотрел не на дорогу, а в зеркало заднего обзора, где отражалось лицо пассажира. Младший вылез из машины, через открытое окно протянул деньги таксисту. Тот перекрестился, прежде чем пламенеющее красными островками лицо отвернулось от него.

Дикая боль могла бы заставить Младшего выть, как воет изъязвленный пес, или даже упасть на колени, если бы он не направлял ее в костер своей ярости. Кожа его стала такой чувствительной, что даже легкий ветерок превращался в наждачную бумагу. Распираемый яростью, красота которой возрастала по мере того, как его внешность становилась все более уродливой, он пересекал автомобильную стоянку, заглядывая в окна в надежде увидеть ключ, оставленный в замке зажигания.

Но наткнулся на пожилую женщину, вылезавшую из красного «Понтиака», на антенне которого болтался лисий хвост. Оглядевшись, он убедился, что их никто не видит, и ударил старушку рукояткой пистолета по голове.

Он, пожалуй, и застрелил бы ее, но пистолет был без глушителя. Первый, с глушителем, остался в спальне Целестины, и теперь Младший пользовался другим, позаимствованным у Фрайды Блисс, а шума из него вырвалось бы не меньше, чем из Фрайды — блевотины.