Краем глаза - Дин Кунц

Пол поставил столик на пол, но ждал, готовый сбросить его вниз, если убийца появится вновь.

Внизу прогремели два выстрела, и после второго дом пастора потряс мощный взрыв, словно наступил давно обещанный Судный день. Но это был настоящий взрыв, а не удар в стену еще одного свернувшего с дороги «Понтиака».

Оранжевое пламя бушевало в гостиной, волна жара поднялась по лестнице, за ней последовали клубы черного, маслянистого дыма.

Пол прыгнул в комнату для гостей. Потащил Грейс к окну. Шпингалет не открывался. Заржавел или залип от краски. Маленькие створки не сулили надежды на спасение.

— Наберите полную грудь воздуха, и быстро за мной, — распорядился Пол и вместе с Грейс вернулся к двери в коридор.

Там их встретил черный дым и характерное потрескивание: огонь пожирал деревянную лестницу.

Коридор превратился в черный тоннель, в дальнем конце которого виднелся свет: окно в торце.

Снаружи, справа и слева от окна, тоже виднелись языки пламени: горели стены.

Назад пути не было: в густом дыму они могли потерять ориентировку, упасть, задохнуться, просто сгореть. Кроме того, открытое окно вызывало сквозняк, который засасывал огонь, с лестницы.

— Быстро, только быстро, — предупредил Пол, помогая Грейс выбраться через окно на крышу крыльца.

Кашляя, отплевываясь черной от копоти слюной, последовал за ней, хлопая по одежде там, где огонь уже принялся за его рубашку.

Огонь, словно красный по осени плющ, обвил дом. Под ними горело и крыльцо. Кровельная дранка обугливалась под ногами, из-под крыши вырывалось пламя.

Грейс шагнула к краю.

Пол закричал, останавливая ее.

Хотя до земли было десять футов, прыгая вслепую, она могла приземлиться слишком близко от огня. Прыгать, конечно, следовало на лужайку. Но только не на дорожку. Последнее грозило переломом ноги.

Она вновь оказалась на руках Пола. Он побежал по уже вспыхнувшей крыше, оттолкнулся, прыгнул сквозь клубящийся дым. Огонь успел опалить только подошвы его ботинок.

Падая, он старался отклониться назад, в надежде, что окажется под ней и смягчит для нее удар, если они приземлятся на дорожку.

Вероятно, сильно отклониться назад ему не удалось, потому что приземлился он на ноги, но не на дорожку, а на увядшую, прихваченную холодом траву. От удара его бросило вперед, он упал на колени. Осторожно опустил Грейс на землю, так же нежно, как раньше укладывал в кровать Перри, с таким видом, будто все вышло, как задумывалось.

Вскочил на ноги, а может, поднялся, пошатываясь, все зависело от того, где он себя видел, в приключенческом романе или в реальности, огляделся в поисках человека с перевязанным лицом. Несколько соседей спешили по лужайке к Грейс, другие шли со стороны улицы. Но убийца исчез.

Сирены завыли так громко, что у Пола завибрировали зубные пломбы. В визге тормозов из-за поворота показалась одна пожарная машина, за ней вторая.

Слишком поздно. Дом преподобного горел, как факел. При удаче они могли отстоять только церковь.

Только теперь, когда концентрация адреналина в крови начала падать, Пол задался вопросом, кто мог убить слугу господа и такого хорошего человека, как Гаррисон Уайт.

«Этот знаменательный день», — подумал он и содрогнулся от неизбежности новых начал.

Крупная сумма, переведенная Саймоном Мэгассоном, позволила оплатить трехкомнатный люкс в комфортабельном отеле. Одну спальню занял Том Ванадий, вторую — Целестина и Ангел.

Сняв люкс на три дня, Том полагал, что проведет большую часть времени в гостиной, охраняя покой своих подопечных.

В субботу, в одиннадцать утра, прибыв в отель из больницы Святой Марии, они ждали, пока полицейские привезут чемоданы с одеждой и туалетными принадлежностями, которые Рена Моллер, соседка Целестины, собрала, следуя ее инструкциям. Заодно они и поели, устроили себе то ли поздний завтрак, то ли ранний ленч. Еду им принесли в номер.

Ванадий полагал, что и несколько последующих дней им придется есть в гостиной. Он считал, что Каин скорее всего покинул Сан-Франциско. Но даже если убийца и залег где-нибудь на дно, казалось маловероятным, чтобы он нашел их в огромном городе. Тем не менее, взяв на себя роль телохранителя, Том Ванадий готовился к любым неожиданностям, ибо мистера Каина отличала склонность к нестандартным ходам.

Том не приписывал убийце сверхъестественные возможности. Енох Каин был смертным, а не всевидящим и всезнающим. Злоба и глупость нередко шли рука об руку, и наглость частенько являлась плодом их союза, о чем он уже говорил Целестине. Наглый человек, который только думает, что он умен, не понимающий, что хорошо, а что плохо, не знающий угрызений совести, может вести себя абсолютно безрассудно, и безрассудство это становится его главной силой. Потому что он способен на все, идет на риск, перед которым отступил бы и безумец, противники не могут заранее просчитать его действия, и внезапность очень даже неплохо ему служит. Он также обладает звериной хитростью, действует на основе инстинктов и может быстро реагировать на негативные последствия своей безрассудности… Так что кому-то и может показаться, что он супермен.

Благоразумие требовало, чтобы они воспринимали Еноха Каина как самого Сатану, глазами и ушами которому служили все мухи, пчелы, крысы, которого не могли остановить обычные меры предосторожности.

В дополнение к разработке стратегии защиты Том много думал о виновности: своей — не Каина. Ухватившись за имя, которое Каин произнес в кошмарном сне, использовав его в психологической войне, он стал архитектором навязчивой идеи Каина, если не архитектором, то уж чертежником точно. Если бы его, Тома, стараниями не подогревалась ненависть Каина к Бартоломью, еще неизвестно, напал бы он на Целестину и Ангел.

Женоубийца был злом, и зло это так или иначе обязательно проявило бы себя, какие бы силы ни воздействовали на него. Если бы он не убил Наоми на пожарной вышке, то убил бы где-то еще, если бы представилась еще одна возможность выйти сухим из воды. Если бы Виктория не стала его жертвой, вместо нее умерла бы другая женщина. Если бы Каин не уверился в том, что Бартоломью может стать причиной его смерти, он заполнил бы внутреннюю пустоту другой навязчивой идеей, которая все равно привела бы его к Целестине, и без насилия никак бы не обошлось.

Том действовал из лучших побуждений, руководствуясь здравомыслием и благоразумием, дарованными ему богом. Лучшие намерения, конечно, могут быть теми камнями, которыми мостится дорога в ад, но лучшие намерения, рожденные из сомнений и долгих раздумий, без которых Том не мыслил себя, пожалуй, самое большее, чего можно требовать от человека. Нежелательные последствия, которые можно предвидеть, — это одно, но те, что предвидеть невозможно, являлись, как он надеялся, частью некоего замысла, за который он не мог нести ответственности.