Долина забвения - Эми Тан

В девять утра явился кули Лу Шина и передал нам знакомый конверт в шелковом мешочке: «Моя дорогая Луция, наши надежды близятся к исполнению. Моя мать им совершенно очарована». Я радостно вскрикнула. Потом продолжила чтение: «Она уверена, что сможет убедить отца признать нашего сына как своего внука. Она представит его завтра, когда отец вернется в Шанхай. А сейчас она хочет больше времени провести с ребенком. Как она сказала, это поможет ей выбрать правильные слова для разговора с отцом, чтобы преодолеть все препятствия. Мы должны подождать еще один день».

Я была не слишком рада тому, что Тедди останется у матери Лу Шина. Даже одну ночь мне было трудно перенести без него. Я размышляла, не послать ли письмо, чтобы Тедди вернули мне до приезда отца Лу Шина. Если его мать действительно так довольна, как он описал, она все еще будет так же довольна, когда вернется отец Лу Шина. Наконец я послала записку с просьбой, чтобы Лу Шин вернул мне ребенка.

После обеда, когда я ждала, что он вот-вот должен приехать с Тедди, мне доставили еще одну записку: «Моя дорогая Луция, все знаки указывают на то, что наши надежды не напрасны. Моя мать получила от отца сообщение, что он вернется раньше. Он приедет сегодня вечером».

Кажется, я должна была бы радоваться, что дела идут в гору, но не могла, потому что не держала на руках Тедди. Все-таки мне следовало настоять и поехать вместе с ним. Вдруг они прижимают его к себе слишком сильно? Вдруг не дают поспать? А потом еще один страх, размером с песчинку, забрался мне под кожу: вернет ли она его мне? Затем песчинка попала мне в глаз, и я так встревожилась, что стала ходить туда-сюда по соседней улице и не могла остановиться. Даннер пытался угнаться за мной, но ему мешала одышка. Он предложил мне покурить опиум, чтобы избавить мозг от того, чего я пока не могу изменить.

На следующее утро Лу Шин прислал еще одну хорошую новость: «Мои братья и их жены тоже видели ребенка и тоже совершенно им очарованы. Они сказали, что в нем видны фамильные черты. Мой отец уже так любит внука, что разговаривает с ним о его будущем. Все препятствия исчезли с нашего пути».

Но я не могла праздновать победу, пока Лу Шин не вернется с Тедди. Даннер и Золотая Голубка пытались отвлечь меня от тревог. Они говорили о привилегиях, которые получит мой ребенок: образование, уважение, власть. Но мой сын может стать коррумпированным чиновником, если я не смогу привить ему лучшие качества. Даннер качал двухлетнюю Вайолет на своем животе и поднимал ее над головой:

— Поскакали на лошадке, высоко, высоко…

Тедди должен был вернуться после полудня.

К вечеру я впала в неистовство: Лу Шина все еще не было. Если он опаздывал, должен был прислать записку с объяснениями. Я гадала, что могло произойти: Тедди заболел, и они не хотят мне об этом рассказывать; возможно, отец Лу Шина изменил свое мнение и его мать решила оставить ребенка еще на время, чтобы тот передумал; может, жена Лу Шина была против и понадобилось время, чтобы ее убедить. Но ни один из этих страхов не был так ужасен, как тот, что стал правдой.

Поздно ночью кули передал мне записку, на этот раз нацарапанную наспех: «Моя дорогая Луция, я в полной растерянности и не знаю, как сообщить тебе о том, что произошло…» Родители Лу Шина решили оставить Тедди в семье. Они не признают меня его матерью. Он станет сыном жены Лу Шина. Его мать уже забрала Тедди, когда сообщила Лу Шину о своем решении. Он не знает, где ребенок. «Луция, если бы я знал, где он, я бы уже вернул его тебе. Мне плохо от того, что случилось, и я могу только представить твое потрясение». Он сообщил, что семья угрожала ему. Они сказали, что он никогда не увидит Тедди, если попробует хотя бы еще раз со мной встретиться.

Меня трясло. Я не понимала смысл написанного. Сбежав по лестнице, я обнаружила, что кули исчез. Я бросилась вдоль аллеи, потом по Нанкинской улице. Я ругалась и плакала. Когда через два часа я вернулась домой, за столом с угрюмыми выражениями на лицах сидели Даннер и Золотая Голубка. Они уже прочитали письмо несколько раз, чтобы понять смысл каждой фразы.

— Это похищение ребенка, — сказал Даннер. — Первым делом с утра мы должны отправиться в американское консульство.

Но через мгновение на его лице проступил ужас. Из-за радости, что семья Лу Шина наконец нас признает, мы забыли зарегистрировать Тедди в консульстве в качестве нашего сына. Как мы можем заявить о пропаже ребенка, которого никогда не было в их записях? Лу Шин, должно быть, уже записал Тедди на себя.

Я лежала в постели три дня и не могла ни есть, ни спать. За Вайолет ухаживали Даннер и Золотая Голубка. Я обдумывала все, что произошло. Я чувствовала опасность. Я должна была поехать с Лу Шином хотя бы до его дома. Нужно было нанять экипаж и проследить за его кули. Я боролась с мыслью, что Лу Шин с самого начала добровольно участвовал в этом замысле. Наконец-то он смог избавиться от меня — своей проблемы: американской девчонки, которая никогда не поймет, что значит быть китайцем. Он не любил ни меня, ни Вайолет.

Даннер горевал почти так же сильно, как я. В маленьком Тедди для него воскрес его старый друг, а теперь он потерял их обоих. Вместо того чтобы с жадностью поглощать еду, он вообще перестал есть. Золотая Голубка решила найти Тедди и заверила меня, что ей это удастся. Она опрашивала своих подруг в цветочных домах, не знает ли кто-нибудь из них человека по фамилии Лу, который работает в Министерстве иностранных дел. Ей ответили, что есть десять тысяч семей с такой фамилией. В каком отделе министерства он работает? Сейчас слишком много иностранцев, и ими занимается обширный штат людей. Какое у тебя к нему дело? Почему ты хочешь его найти?

Когда я чуть пришла в себя и покинула постель, я прижала к себе малышку Вайолет, боясь, что та тоже может исчезнуть. Она попыталась высвободиться. Я поставила ее на пол. Малышка протопала к стопке книг и свалила их на пол. Она оглянулась и вопросительно посмотрела на меня. Я заставила себя улыбнуться. Для нее еще не существовало ненависти, предательства и лживой любви.

@@

Через месяц после того, как мы потеряли Тедди, Даннер со стоном поднялся из-за стола и пожаловался на несварение желудка. Он лег спать около десяти вечера. Но так и не проснулся.

Мое сердце было слишком истерзано, чтобы прочувствовать горе, вызванное его смертью. Я не могла ощутить еще больше боли, чем уже ощущала, и отказывалась признаться себе в том, что для меня значит его потеря. Но шли дни, и давящая пустота в сердце все возрастала. Где мужчина, который подарил мне всю доброту своего сердца, свой дом, свое сочувствие и любовь? Он вместе со мной верил в мои надежды, переживал поражения, испытывал ярость и горе. Он подарил нам с Вайолет законный статус. Он снабдил меня защитой, чтобы я была сильной и двигалась вперед. Даннер стал мне отцом, о котором я всегда мечтала. Мне нужно было сказать ему об этом. Мы были его маленькой семьей, которую он всегда хотел иметь. Мы принадлежали ему, а он — нам. И он знал об этом.

Когда я сообщала о его смерти в американское консульство, я обнаружила, что все имущество Даннера перешло ко мне — и дом, и картины, и мебель со всеми кисточками на ней. Я была его женой, а теперь стала его вдовой. Он не забыл и о Золотой Голубке. Арендную плату, которую он с нее взимал, он клал на банковский счет, открытый на ее имя. Она предложила мне выплачивать обычную сумму аренды, чтобы остаться в доме и обслуживать клиентов. Но я попросила, чтобы она жила у меня как гостья, и она ответила, что я ей больше чем сестра. И хотя я унаследовала дом, на ежедневные расходы нам осталась совсем небольшая сумма. Мы уже потратили большую часть сбережений на похороны Даннера. Он жил на то, что каждый месяц продавал одну-две картины, и он всегда долго размышлял, с какой из них сможет безболезненно расстаться. Я отнесла несколько его картин в галерею, и мне сказали, что они почти ничего не стоят. Но мне не хотелось, чтобы эти работы попали в руки мошенников. Я забрала картины и сказала слугам, что больше не смогу им платить. Двое из них ушли, но няня и кули остались. Они убедили меня, что в доме достаточно места для того, чтобы разместиться всем, и достаточно еды для пропитания. А еще они заверили меня, что смогут покупать на всех провизию по ценам гораздо дешевле тех, что доступны для иностранцев. Я была благодарна им, но все мы знали, что всего лишь оттягиваем неизбежное. Что мы будем делать, когда закончатся деньги? Я ходила по дому, составляя список того, что можно продать: диван, большое кресло с продавленным сиденьем, стол и лампа. Я рассматривала мебель, лавируя между рядами книг, змеившимися по всему дому и завалившими вместе с гирляндами из кисточек каминную полку. Книги и кисточки — излишества двух транжир, которые будут поддерживать существование двух бережливых женщин.