Долина забвения - Эми Тан

Золотая Голубка стояла наготове возле комнат. Она уносила пустые стаканы и приносила чистые, вновь наполненные. Среди новых богатых клиентов секреты тоже были более прибыльные. Мы слышали, какие из предприятий сразу же взлетали на волну успеха, а какие быстро тонули, и знали причины, почему это произошло. Мы услышали, что некоторые банки добывают такую информацию заблаговременно, чтобы получить львиную долю прибыли. Мы также получили информацию о нелегальных схемах. В одной из них люди из четырех разных компаний завысили объемы продаж при докладе доверчивому инвестору. Так мы узнали, как распознать нечестную сделку.

— Теперь мы лучше большинства людей знаем о том, как делать деньги, — сказала Золотая Голубка. — Нужно просто решить, какое дело начать, чтобы воспользоваться своими знаниями.

Нам не потребовалось много времени, чтобы найти ответ.

В Шанхае и китайцы, и иностранцы могли купить одни и те же товары, но не в одних и тех же магазинах. Знаменитая мужская парикмахерская для иностранцев скоро открывала свой филиал для состоятельных китайцев. Салон красоты для иностранок дополнился салоном для богатых китаянок. Другими словами, то, что было популярно среди иностранцев, вскоре находило клиентуру и среди зажиточных китайцев. Открыв «Золотой клуб» для китайцев, мы обнаружили, что у Золотой Голубки больше нет прежнего преимущества для подслушивания секретов: китайские гости не говорили при ней на важные темы. А я недостаточно знала китайский, чтобы их понимать, пока не научилась искусству момо — тихо слушать и записывать по памяти. Золотая Голубка встречала гостей, а я подслушивала и потом повторяла ей всё, что могла вспомнить. В первый день я повторила ей самые часто используемые фразы: «Когда вы возвращаетесь? Когда уезжаете? Это ерунда!» За год я научилась понимать почти все разговоры о бизнесе, и у меня был отдельный словарик для названий животных, цветов и игрушек. Их я узнавала от Вайолет, которая в четыре года говорила и по-английски, и по-китайски (которому ее научила няня), будто это был один язык.

Если наш китайский гость собирался создать торговый союз с американской компанией, Золотая Голубка между делом упоминала о «возможном друге» из числа иностранцев. Я делала то же самое для западных клиентов. Два наших клуба стали словно кусочками мозаики, необходимыми для создания такого сложного дела, как внешняя торговля. Когда нам удавалось поспособствовать небольшому успеху, мы получали небольшой подарок. После крупных сделок нам доставалась внушительная награда. В итоге мы стали брать свои проценты от сделок и прибылей. Но Золотая Голубка не могла успокоиться и заразила меня своей неугомонностью. Мы поняли, что чем богаче клиент и чем интереснее бизнес, тем больше денег мы можем заработать.

— Если мы хотим привлечь солидных клиентов, — сказала она, — нам нужно открыть первоклассный дом с куртизанками. И я знаю один дом с очень хорошей репутацией, который его мадам собирается продать.

Два года спустя мы открыли место, где соединились две стороны нашего бизнеса: социальный клуб для иностранцев и цветочный дом для мужчин. На китайском оно называлось «Дом Лулу Мими», на английском — «Тайный нефритовый путь». Решение оказалось там, где две крайности уравновешивали друг друга.

— Через десять лет, — шутила я над Золотой Голубкой, — ты купишь десять деревень, а через двадцать лет у тебя будет их сорок. Ты ненасытна. Это болезнь успеха.

Она была польщена.

— На сегодня мне достаточно. Я хотела вернуться в свое прошлое и изменить его. Десять лет назад я была вынуждена оставить цветочный дом из-за покалеченного лица. Теперь я владею одним из лучших заведений в Шанхае, и чтобы в полной мере ощутить свой успех, я должна уйти на покой, перестать торопиться, всегда оставаться спокойной — возможно, даже немного ленивой.

Но я не была ни спокойной, ни ленивой. Мне пришлось взять на себя часть ее работы. Через неделю, когда Золотая Голубка увидела мои запавшие от недостатка сна глаза, она сказала, что станет чуть менее ленивой. Я думаю, она просто хотела, чтобы я по достоинству оценила, как много она работает, и с тех пор я стала часто говорить ей об этом.

Между полуднем и вечерними приемами я играла с Вайолет, читала, купала ее, напевая песенки на английском и китайском, и говорила, как сильно я ее люблю, когда укладывала ее спать и ждала, пока она не уснет. Это были наши знаки любви. Она могла на меня положиться. Утром, пока я еще спала, за ней следила няня. Иногда я заводила любовников, но тщательно выбирала тех, кто был ниже меня по доходам, власти или уму. Я проверяла их, как когда-то в шестнадцать проверяла юношей-студентов, оставляя рядом опытных и прогоняя глупых. Я использовала мужчин эгоистично, жадно, не обращая внимания на их чувства. И я позволяла себе восхитительные постельные прелюдии, удовлетворение своей страсти, но не опьяняющую влюбленность или какие-то знаки, которые можно принять за любовь. Моя любовь принадлежала Вайолет. К тому времени как ей исполнилось четыре, она стала своенравным ребенком. Я была этому рада. Она не должна была скрывать свои чувства и замыкаться в мыслях.

Примерно в это же время я обнаружила, что и сердце может быть своевольным ребенком. Оно не всегда работает так, как от него ожидают. Если оно учащало свой бег, я знала, что пришло время достать ненавистные картины Лу Шина. Я смотрела на свой портрет, который он писал, когда я уже сомневалась в нем, но все еще цеплялась за доверие. Или это была просто глупая надежда? Я пристальней вглядывалась в свое лицо, в большие глаза, отражающие душу глупой девочки, которая любила художника. Внутри сияющих черных зрачков я видела отражение его желаний и мою готовность их удовлетворить, быть той, кем он хотел меня видеть. Потом я переходила ко второй картине, «Долине забвения», с тягостным ощущением, что когда-то верила в иллюзию истинного «я». Она была мне необходима, чтобы сохранить свойственные только мне качества. Я не знала, какие они, но была решительно настроена на то, чтобы не дать их извратить. И я позволила сделать это Лу Шину. Как легко я забыла о себе! Я разрешила страсти управлять собой и делать выбор. Я стремилась к золотому свечению между горами, чудесной несуществующей стране, к городу на другом конце моря. И я отправилась в это воображаемое место и чуть не погубила свои разум, сердце и душу. Я вернулась с осознанием, что должна быть умнее любви. Я все еще хотела найти Тедди. Он по праву принадлежал мне. Но когда я вспоминала о нем, я чувствовала разрушительную ярость, а не боль утраты ребенка, которого я когда-то держала на руках, радуясь его улыбке. Я попыталась вспомнить, как он выглядел. Вместо этого я видела лицо Лу Шина, которое у него было, когда он смотрел на малыша. Мне хотелось выкинуть из головы это воспоминание.

Единственным существом, которому я отдавалась полностью, была Вайолет. Я была константой ее существования: определяла

время восхода и захода солнца, создавала облака, показывая на небо, делала день теплее, снимая ее свитер, и холоднее, надевая на нее пальто; я отогревала ее замерзшие пальчики магией своего дыхания, делала аромат фиалок сладким, повертев ими у ее носика, хлопала ее ручками, когда говорила ей, что люблю ее, — в любое время, в любом месте, чтобы она почувствовала то же, что и я: она была смыслом моей жизни.