Надежда смертника - Дэвид Файнток

– Что, если есть вызванная сочувствием негативная реакция? Ты не должен быть сенатором, который…

Отец резко оборвал меня:

– Я не буду сенатором, который нанесет предательский удар в спину Генеральному секретарю в ходе войны! – Он поднимал руку, чтобы остановить мое возражение. – Робби, в критической ситуации обе партии сплачиваются и работают сообща или делают вид, как будто они сплачиваются. Критиковать Кана публично, особенно после обещания нашей поддержки… – Он отрицательно покачал головой. – Не хочешь ли ты, чтобы избиратели запомнили бы меня как нытика, критикана, который чинит препятствия на пути доблестного Генерального секретаря, в то время как он…

– Но реальность не такова!

– Реальность не будет выбирать меня Генеральным секретарем. Когда пыль осядет, у меня будет шанс, чтобы прояснить, насколько бесчеловечными и жестокими были действия Кана. Мы представим законопроект, чтобы компенсировать потери оставшихся в живых нижних. Ты знаешь, как это подготовить. Но я не буду в данный момент предавать это гласности. – Он сделал паузу. – Кроме того, Рубен согласился стрелять по тому месту, которое нам нужно для Франджи. По крайней мере хоть что-то хорошее можно получить от этого разгрома.

– Отец, вмешайся конфиденциально, свяжись с Каном. У тебя есть влияние… Сообщи ему, что это зашло слишком далеко.

– В течение сорока лет мое слово было значимо. Это – единственный капитал, который есть у политика, Роб. Я не буду его обесценивать.

– Ты, сидя в Вашингтоне, не знаешь, насколько безнравственно и ужасно массовое убийство…

– Не я создаю ад! – Его глаза метали молнии. – Как смеешь ты читать мне лекции о морали! Ты думаешь, что я не видел конфиденциальные отчеты Рубена? Думаешь, что я не знаю то, какие приказы Торн отдает как раз в эту минуту? Какие данные Эрнст сообщает ему? Сколько тяжелых потерь несли войска ООН, и оценки жертв со стороны нижних? Это вышло из-под контроля, вызывает отвращение, причем – без всякого нравственного, этического основания. Именно поэтому Кан должен быть заменен. Ты хотел бы, чтобы это произошло, Робби?

– Да, но…

– Ты хочешь, чтобы меня избрали?

Я судорожно сглотнул, ощущая во рту неприятный привкус поражения. Самое плохое заключалось в том, что он был прав.

– Да, отец. Я хочу видеть, как тебя выберут.

– Тогда мы не будем делать ничего, что бы вызвало сомнения относительно меня в этот критический момент. Я кивнул.

– Что касается твоего друга Адама… Нашли его тело? – Отец никогда не закончил бы телефонный разговор на горькой ноте, если он каким-то путем мог избежать этого.

– Не думаю, что это так.

– Ужасно. Сифорт хотя бы определил местонахождение Тенера-младшего?

– Ф.Т., как ни странно, видел его, в одном месте, в качестве пленника нижних. Он, может быть, все еще жив. Это – все, что мне известно.

– Интересно, кто теперь будет растить его?

Я знал, что отец сейчас вел пустой разговор, чтобы дать возможность нашим чувствам и эмоциям успокоиться.

– Понятия не имею. Мне жаль, что я накричал на тебя. Доброй ночи.

– Я люблю тебя, Робби. – Надо же!

Он отключился.

Я сидел долго, уставившись на телефон. Мальчишкой я мечтал поступить в Академию. Мне нравилась быть военным, время от времени даже очень нравилось. Но хотя я стал лейтенантом, никогда не думал о себе в этом качестве, мне казалось, что я нахожусь не на своем месте. Иное дело политика – здесь я чувствовал себя более уверенно. У меня обнаружился своеобразный талант, врожденное ощущение того, что было осуществимо, и того, что являлось бы притягательным. Я устанавливал для себя цели, достигал их, и мои стремления росли день ото дня. Я был политический человек и мог многого добиться на этом поприще.

Если бы я остался в армии, я мог бы дослужиться до капитана. Если бы я добился Елены прежде, чем она выбрала Адама, я мог бы иметь семью.

Если бы не спор с отцом сегодня вечером, я не мог бы до такой степени чувствовать отвращение к себе. Когда история была написана, кто знал бы, избавил ли я себя от участия в этом ужасном поражении? Манипулируя опасениями Арлины, я сумел превратить поиски детей в уничтожающую всех и вся войну. Кровь тысяч нижних была на моих руках. Кровь Адама была на моих руках.

Я не мог сделать ничего, чтобы покрыть причиненный ущерб. Тем временем, две палубы ниже нас, смертоносные лазеры выполняли свою работу.

Неспособный больше сидеть в одиночестве, я подошел к пульту.

– Безуспешно. Он не будет…

Торн сделал нетерпеливый жест. Незнакомое озабоченное лицо заполнило экран.

– Сэр, лейтенант Бьорн приказал, чтобы я позвонил, не сообщая больше никому. Генеральный секретарь… гм, капитан Сифорт захватил власть на судне и освободил от должности капитана Флореса. Никто не знает, что делать.

Я думал, что он обращался непосредственно к Торну, но чей-то голос ответил:

– Хорошо, я передам ему. Что еще?

– Он развернул корабль. Лейтенант Бьорн говорит, что мы возвращаемся на орбитальную станцию.

– Очень хорошо, оставайтесь на связи. Я передам сообщение адмиралу.

Экран замерцал, и появилось новое лицо – незнакомый мне тучный капитан.

Торн ворчал себе под нос:

– Сбившийся с пути сукин сын! Каков срок службы Сифорта?

– Разве не шесть или семь лет? – предположил его собеседник.

– Что-то вроде этого. Посмотрю. – Спустя минуту адмирал громко хлопнул по пульту и выругался. – Забыл, что Флорес младше.

– Да, но…

– Никаких «но»; коварный ублюдок загнал нас в ловушку. Ради дисциплины, мы должны поддержать положения устава.

– Он похитил военный корабль!

– Еще нет, Эд. На самом деле он, кажется, возвращается на базу. Я предупредил его, что его мобилизация будет закончена, когда «Галактика» состыкуется со станцией. Я предполагаю, что он просто хочет покинуть корабль.

– Что вы сообщите командованию?

– Ничего. Я пока еще не вовлечен во все это, и мне нужно пространство для маневра. Стоп! Ты не сможешь найти меня. Запиши переговоры с «Галактикой» и все мои ответы. Но абсолютно никто не должен знать.

– Да-да, сэр. Каков ваш следующий шаг?

– Я позвоню Сифорту, выясню, что он делает. Будем надеяться, что он всего лишь хочет отправиться домой. Нам лучше подождать несколько минут, или он поймет, что кто-то на судне донес на него, а мы не можем допустить этого; плохо для поддержания дисциплины. Сколько ждать, прежде чем я могу сказать, что мы заметили, как изменился их курс?

– Предполагаю, станционные компьютеры могут заметить в любое время.

– Очень хорошо. Боже Всемогущий!