Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс

Государыня позвала Великую Княжну Марию Николаевну и старика графа Апраксина и в том же домашнем платье, как была, с открытой головой, быстрым, но спокойным шагом пошла к выходу из дворца туда, к ограде, к готовым к бою солдатам.

Не обращая внимания на надвинувшуюся толпу обезумевшего народа, не могшего не видеть ее в эту минуту, она мужественно и спокойно пошла по рядам солдат, нежно успокаивая их, но настойчиво умоляя не проливать крови своих братьев, не обострять внутренней вражды, внутренней смуты из-за нее, из-за ее детей и Семьи. Она убеждала договориться с восставшими и остановить этим братоубийственную войну.

Она говорила громко и властно и в то же время спокойно и нежно. В эти бурные минуты жизни Русского государства Она открыла себя будущему русскому народу, показав величие Супруги русского Самодержца, знание психологии своего народа, мужество, и отвагу сильнейшего героя и бесконечную доброту и мягкость русского женского сердца.

В рядах взбунтовавшейся толпы и верной охраны оказалось достаточно людей и руководителей, достойно оценивших величественный подвиг Императрицы. Их горячие, пламенные, патриотические речи здесь же, перед воротами дворцовой ограды, их страстный призыв к чести человечества, к благоразумию и чувству сердца подействовали на массу, и возбуждение толпы постепенно улеглось. Стороны договорились и установили нейтральную зону.

Страшная драма не совершилась; братская кровь не пролилась.

Минутная агония Царской Семьи растянулась на 17 месяцев.

Императрица вернулась к себе. С прежней спокойной выдержкой, как будто ничего сейчас ею не было пережито, обошла больных детей, успокоила и обласкала каждого и затем стала пытаться выяснить, где находится Император.

Но все было напрасно; никаких определенных сведений Она получить не смогла. Все отвечали ей, что местонахождение поезда неизвестно.

Государь как бы исчез вместе с Императорским поездом.

С этого момента душевное и волевое напряжение Императрицы превысило ее силы. Воли еще хватало на то, чтобы не показывать окружающим своего страдания из-за неведения о месте нахождения Государя, но наедине с собой она, вероятно, уже не была в состоянии бороться с внутренним чувством беспокойства за участь мужа и сильно плакала, так как приближенные впервые стали замечать на ее лице заплаканные глаза и следы слез.

Только что пережив безусловно смертельную опасность, угрожавшую ей и детям со стороны взбунтовавшейся черни, Государыне, естественно, прежде всего представлялись различные ужасы, которым мог подвергнуться Император во время своего пути из Могилева в Царское Село. Ответы, полученные ею на попытки выяснить, где Царь, как бы подтверждали опасения ее за его жизнь, а тогда, с его смертью, России угрожала бы, по ее мнению, безусловно гражданская война в тылу, которая, конечно, отразилась бы так или иначе на войсках фронта, а следовательно, на всей будущей судьбе Российского государства. Разделяя всецело историческую точку зрения своего мужа на идею государственного единения русского народа, являясь его духовной силой в борьбе последних лет за целость, неприкосновенность и святость идеи, она тем не менее никогда не позволила бы себе принять без Государя какие-либо политические или административные меры того или другого направления, почему ко всем прочим терзаниям присоединялось еще, вследствие неизвестности о судьбе мужа, мучение от сознания бессилия помочь ему в наступившую серьезную минуту, когда, возможно, решалась судьба всей России. Как и Государь, она сознавала опасность всех совершавшихся внутри России движений главным образом с точки зрения влияния этой опасности на сохранение боеспособности государства и вместе с тем, так же как и он, чувствовала и понимала кроме того, что революционные беспорядки заключали в себе угрозу и специально династического свойства. Однако в этом последнем отношении в ней больше всего страдали чувства жены к мужу; здесь, кроме горячей, преданной любви ее к нему, затрагивалось и ее ревнивое отношение к мужу, как к земному отражению религиозного выражения идеи Помазанника Божия. В этой духовной сфере своего мировоззрения Она безусловно способна была принести в жертву не только себя, но и детей, и все, что было в ее средствах и силах, лишь бы оградить его и послужить ему до конца…

Не дождавшись утром 28 февраля Государя, Императрица послала просить прийти к ней князя Павла Александровича.

С Павлом Александровичем у Их Величеств были дружественные отношения до его женитьбы. Он бывал у них часто, запросто, как член семьи. Но женитьба его на Пистолькорс испортила их отношения. Супруга Павла Александровича не была принята ими, почему и Великий князь перестал посещать Их Величества. Однако потом отношения улучшились, и Павел Александрович снова стал приходить один. Но затем, со времени убийства Распутина, Великий князь опять перестал бывать, так как Государыня отказалась принять его, ибо, хотя он и не участвовал непосредственно в убийстве, но о предстоящем участии в нем своего сына знал и не удержал его.

Теперь невероятное беспокойство за судьбу Государя заставило Императрицу забыть все прошлое, и она обратилась к Великому князю. Павел Александрович приехал тотчас же, но ничего определенного сказать о Государе тоже не мог; ему было известно лишь, что Император выехал из Могилева, но на станции Дно поезд был задержан и направлен обратно, кажется, на Могилев. Павел Александрович сообщил Государыне кроме того, что политическое положение настолько серьезно и опасно что, пожалуй, только немедленным дарованием конституции можно еще предотвратить падение династии.

Но что было пользы говорить об этом Государыне? Для нее все сосредоточивалось на одной мысли – где теперь Государь, что с ним? Без него она была ничто. В нем для нее был и бесконечно любимый муж и отец ее детей и бесконечно почитаемый Венценосец ее религиозного мировоззрения. При нем она могла быть громадной духовной силой в борьбе с «завистью диаволи», без него – она ничто. Она в эти дни чувствовала и понимала свое страшное одиночество и переживала в нем все муки, одновременно постигшие ее: болезнь детей, опасное состояние сына, революцию вокруг трона, звериный рев черни вокруг семьи и полное неведение о судьбе мужа. «Мука Императрицы в эти дни смертельной тревоги, – говорит свидетель Жильяр, – когда без известий от Государя она приходила в отчаяние у постели больного ребенка, превзошла все, что можно себе вообразить. Она дошла до крайнего предела сил человеческих; это было последнее испытание, из которого она вынесла то изумительно светлое спокойствие, которое потом поддерживало ее и всю ее Семью до дня их кончины».

В таком мучительном состоянии прошли дни 28 февраля и 1 марта. Только в середине 2 марта к Государыне пришел обер-гофмаршал Бенкендорф и доложил ей, что из Петрограда получены сведения о добровольном отречении Императора, за себя и за сына, от престола в пользу Великого князя Михаила Александровича. Императрица, опасаясь, что эти известия являются лишь плодом слухов, снова послала за Великим князем Павлом Александровичем, который подтвердил ей доложенное Бенкендорфом и сообщил некоторые подробности, сопровождавшие отречение Императора в Пскове.