Бен-Гур - Льюис Уоллес

Чтобы добраться до места, ему было нужно пересечь самые оживленные улицы города. Там тоже был самый разгар событий. Бросив взгляд вдоль улицы, он увидел пламя множества факелов, колеблемых ветерком подобно флажкам на пиках всадников. Затем он заметил, что пение прекратилось там, куда двигались несущие эти факелы. Но удивление его достигло предела, когда он рассмотрел, что среди дыма и искр поблескивают начищенные до блеска наконечники копий, выдававшие присутствие римских солдат. Что делали они, не верящие ни во что легионеры, в еврейской религиозной процессии? Такое соседство было неслыханным делом, и он остановился, чтобы разобраться в происходящем.

Луна светила вовсю, но все же, словно ее света, да и света от костров на улицах, и лучей света, падающих из открытых окон и дверей, было недостаточно, чтобы осветить дорогу под ногами, некоторые из участников процессии несли зажженные светильники. Бен-Гуру пришло в голову, что он понял некую тайную цель, с какой были припасены эти светильники. Желая удостовериться в своей догадке, он пересек улицу и остановился совсем рядом с движущимися людьми так, чтобы как можно лучше видеть каждого из членов процессии, когда тот будет проходить мимо него. Факелы и светильники несли слуги, каждый из которых был вооружен дубинкой или заостренным посохом. Похоже было на то, что их теперешней задачей было выбирать самый удобный путь среди уличных скал для пребывающих в процессии сановников – старейшин и жрецов, раввинов с длинными бородами, густыми бровями и крючковатыми носами; людьми из того слоя общества, которое всегда имело вес на советах Каиафы и Анны. Куда же они направлялись? Точно не в Храм, поскольку путь к святому зданию лежал через Сион; то же место, к которому направлялись они, находилось где-то за Ксистусом. И если они шли с миром – при чем тут солдаты?

Когда процессия поравнялась с Бен-Гуром, внимание его привлекли три человека, шагающие плечом к плечу. Они двигались впереди процессии, и слуги, шедшие впереди них со светильниками, относились к ним с особенным почтением. В человеке, шагающем в этой группе слева, он узнал начальника храмовой стражи; на правом фланге шел один из высших служителей Храма. Человека между ними было не так легко узнать, поскольку он двигался с трудом, тяжело опираясь на руки своих товарищей и низко опустив на грудь голову, словно хотел скрыть лицо. Весь вид его выказывал человека, еще не совсем оправившегося от испытанного в момент ареста испуга или обреченного на нечто ужасное – пытку или смерть. Сановники справа и слева от него, помогавшие ему двигаться, и то внимание, которое они оказывали ему, позволяли сделать вывод, что если даже он и не был основным персонажем движущейся процессии, то по крайней мере неким образом был связан с ним – свидетель, проводник, информатор. Таким образом, если можно было бы установить, кто он таков, можно было бы и понять цель процессии. Придя к такому убеждению, Бен-Гур вклинился в процессию справа от жреца и двинулся вместе с ним. Если бы только идущий посередине человек поднял голову! И через пару шагов тот так и сделал. Свет факелов упал на его лицо – бледное, оцепенелое, искаженное ужасом, окаймленное всклокоченной бородой, с глубоко запавшими глазами, подернутыми пеленой и выражающими одно только отчаяние. За время своих странствий с Назаретянином Бен-Гур изучил черты этого лица не хуже черт Учителя; и теперь не мог не воскликнуть:

– Искариот!

Голова человека медленно повернулась, взгляд остановился на лице Бен-Гура, губы шевельнулись, словно готовясь что-то произнести; но тут вмешался жрец.

– Кто ты такой! Убирайся отсюда! – бросил он Бен-Гуру, толкнув его из толпы.

Молодой человек не обратил внимания на толчок и, дождавшись новой возможности, снова влился в процессию. Вместе с ней он проследовал вплоть до конца улицы, затем по полным народа низинам между Вифездой и Антониевой башней и приблизился к Овечьим воротам. Здесь люди были повсюду, участвуя в священных церемониях.

По случаю праздничной ночи створки ворот были распахнуты настежь. Стража отсутствовала, по всей видимости, предаваясь где-то веселью. Никем не остановленная, процессия прошла в ворота. Впереди раскинулась глубокая долина Кедрона с возвышающейся за ней Масличной горой, поросшей кедрами и оливами, чья темная зелень казалась сейчас еще темнее при лунном свете, посеребрившем небеса. Две дороги, встретившись перед воротами, сливались в единую улицу, уходящую в город, – одна из этих дорог приходила с северо-востока, другая из Вифинии. Прежде чем Бен-Гур смог сообразить, следует ли ему выбраться из процессии и идти дальше одному, и если да, то по какой из дорог, процессия снова увлекла его с собой, свернув в долину Кедрона. Он по-прежнему не представлял себе цели этого полночного марша.

Процессия спустилась в долину, миновала мост, стуча и шаркая по его деревянному покрытию своими сандалиями и дубинками, повернула налево, двигаясь в направлении оливковой рощи, окруженной невысокой каменной оградой. Бен-Гур знал, что там не было ничего, кроме нескольких десятков старых искривленных деревьев, травы и высеченного из камня корыта для отжима оливкового масла после сбора урожая. Пока он гадал, что могло привести в такое уединенное место в столь поздний час подобную компанию, процессия остановилась. Раздалось несколько возбужденных восклицаний; пробежал холодок предчувствия чего-то странного; люди подались несколько назад. Только солдаты сохранили свой строй.

Этого мгновения Бен-Гуру хватило, чтобы выбраться из толпы и выбежать вперед, к голове процессии. Здесь он увидел проем ворот с отсутствующими створками, ведущий вперед, и остановился, наблюдая развертывающуюся перед ним сцену.

Лицом ко входу стоял человек в белых одеждах и с непокрытой головой, скрестив на груди руки – тонкая, несколько сутулая фигура, с длинными волосами и тонким лицом, всем своим видом выражающая смирение и ожидание.

Это был Назаретянин!

За спиной Его, отступив на несколько шагов, сбившись в группу, расположились Его ученики; на лицах было написано возбуждение, контрастировавшее со спокойным лицом их Учителя. Красноватый свет факелов падал, придавал Его волосам несколько рыжеватый оттенок; выражение лица было обычным – доброта и печаль.

Напротив этой совершенно не воинственной фигуры человека сгрудилась толпа, затихшая, затаившая дыхание, но готовая при малейшем знаке гнева с его стороны броситься на Него. Бен-Гур заметил один-единственный взгляд, брошенный человеком на стоявшего в центре Иуду, и понял, что Назаретянину мгновенно стала понятна цель их прихода. Предатель стоял перед предаваемым, и за спиной предателя грудилась толпа с дубинками и палками, стоял строй легионеров.

Человек не всегда может сказать, что он будет делать в тех или иных обстоятельствах, до тех пор пока эти обстоятельства не наступят. Именно к таким чрезвычайным обстоятельствам долгие годы готовился Бен-Гур. Человек, безопасности которого он посвятил свою жизнь, находился в явной опасности; тем не менее Бен-Гур был неподвижен. Такие противоречия в природе человека! По правде говоря, о читатель, он все еще не совсем оправился от картины, нарисованной ему египтянкой: Христос, стоящий перед Золотыми воротами, да и, кроме этого, спокойствие, с которой эта загадочная личность противостояла толпе, удерживало Бен-Гура от того, чтобы дать команду своим людям, хотя их было более чем достаточно. Мир, добрая воля и несопротивление были краеугольными камнями учения Назаретянина; так не хотел ли Он осуществить свое учение на практике? Он был повелителем жизни; мог вдохнуть ее в тело; мог располагать ею, как ему заблагорассудится. Как же он хотел распорядиться ныне своей силой? Защитить себя? И как? Слова – даже дыхания – одной только мысли было бы вполне достаточно. И снова, даже сейчас, он подходил к Назаретянину с собственной меркой – с человеческими стандартами.