Сказания Меекханского пограничья: Север – Юг - Роберт М. Вегнер

дошло до него. Кеннет почувствовал, как по спине бежит неприятная дрожь.

— А что-то другое? Необычное… Владычица Милостивая… — Чародей перевел взгляд на девочку и вытаращил глаза. — Вы это видите? Видите? Она словно на гребне волны.

Лейтенант смотрел на малышку, но ничего не видел. Зато под черепом его толклись бегущие во все стороны, словно стадо всполошенных овец, мысли. А позже? В корчме… С Волком… Когда я входил в комнату, в стене торчало пять или шесть стрел? Он прикрыл глаза… Шесть. Великая Мать, шесть! А потом она выстрелила, и в стене все так же было шесть стрел! Хотя она едва-едва доставала до оружия, я решил, что она как-то зарядила одну стрелу со стола, но что, если она как-то… зачаровала оружие? Перенесла стрелу из стены на арбалетное ложе, потому что… потому что хотела пострелять? Но как?.. Ведь она ребенок, а к тому же такая маленькая… С другой стороны — она внучатая племянница чародея…

Конечно! Талант часто передается родственникам, а кто в долине ближайший родственник единственного чародея, владеющего силами Малого Камня?! Аспект Малого Камня — прошлое, — дошло до него. То есть — что? В корчме она перенесла стрелу во времени… а когда спала, дотягивалась до прошлого и переносила коз и овец из старых времен в настоящее… Весь Источник, невообразимая силища, отвечал желанию одной маленькой девочки. Животные, которые исчезли более четырехсот лет назад… Великая Мать! Мы заботились и присматривали за ней, охотясь на того, кто стоял за проблемами, и даже в мыслях не допускали, что тот все время был у нас под носом! Все время!

Ему хотелось расхохотаться.

Небо снаружи начало менять цвет: не так, как если бы его затянули тучи, но словно солнечному свету приходилось пробиваться сквозь толстый слой стекла. Кеннет выглянул в окно: все начали затягивать мягкие тени с размытыми очертаниями, на подворье из ниоткуда появился небольшой смерчик, одуревший кот промчался под ближайшей стеной. Шерсть его торчала во все стороны и сыпала искрами.

— Козу хоцу!!!

— Нет и хватит.

— Хоцу! Хоцу! Хоцу! Хоцу-у-у-у-у!

С каждым «хоцу» кто-то накладывал на город очередной слой стекла, все более толстого и темного. Пока, наконец, мир снаружи не стал выглядеть, словно при затмении, когда темноту разгоняет лишь солнечная корона. Кеннет отвел взгляд от окна и взглянул на Меехалу. Та стояла на цыпочках с запрокинутым лицом, глаза ее, как будто пустые, были широко открыты.

— Меехала… — Мать присела рядом и положила ей ладонь на голову. — У тебя жар.

— Нет! — Девочка отступила на шаг. — Нет! Нету! Я не бойна! Хоцу байаска или козу. Козу! Козу-у-у-у!

Последнее «козу» тянулось, казалось, бесконечно. И в миг, когда Меехала захлебнулась криком, когда уже не хватило ей дыхания, а детский бунт перешел в плач, — мир ответил.

Пузырь, который лопнул на этот раз, был не обычной рыбы. На этот раз лопнул пузырь рыбьего чудовища, матери и отца всех рыб в мире, а звук, который наполнил пространство, придавил этот мир мягкой тяжелой лапой.

И пространство выплюнуло животных.

Падали они отовсюду, на этот раз появляясь бесшумно, будто звук, что едва стих, исчерпал все прочие отзвуки. Впрочем, несколько первых ударов сердца вообще стояла полная тишина, на глазах у лейтенанта в паре футов над землей материализовалось несколько овец, животные упали на грунт и с одуревшими мордами осматривались теперь вокруг. Тихо заблеял ягненок.

И этот звук пробудил весь мир.

Стук копытец, звук падающих с разной высоты животных — животных, падающих на улицах, крышах и площадях города, накатывался со всех сторон. Козы и овцы появлялись отовсюду, по три, четыре, пять сразу, к счастью для себя и жителей — всегда не более чем в нескольких футах над местом, где приземлялись. Даже те, что оказывались над домами, управлялись неплохо. Правда, островерхие крыши не были хорошим местом для падения, но большая часть животных просто соскальзывала и соскакивала вниз. Для пород, выведенных для горных пастбищ, такие места не были проблемой.

Вскоре животные были везде: козы и овцы, маленькие и большие, белые, серые, черные, пятнистые — путались под ногами повсюду, на каждой улице, в каждом закоулке. В крыши то и дело начинали стучать копытца, воздух наполнялся меканьем и блеяньем испуганных, ошалевших четвероногих. Все чаще к этой какофонии присоединялись человеческие крики, кто-то орал испуганно, где-то раздался грохот, словно чья-то крыша не выдержала очередного приземлившегося на нее животного, из ближайшего из домов доносился отчаянный плач ребенка.

От неожиданного богатства, похоже, могла разболеться голова.

И тогда полумрак, наполняющий пространство над городом, еще и углубился, а Меехала, которая вовсю рыдала, набрала воздуха и вновь завопила:

— Хочу! Хочу!! Хочу!!!

Кеннет отвел взгляд от светопреставления за окном и глянул на девочку. Глаза у нее были словно блюдца на бледном личике, волосы слиплись от пота. С каждым криком пространство вокруг нее, казалось, гнулось, будто нечто пыталось втянуть ее внутрь, тени вокруг тела странно изгибались, сопротивляясь размытому свету, втекающему в окно. Лидия сидела перед дочкой на корточках и, держа ее за плечи, пыталась… пожалуй, прижать ее, но клубящаяся вокруг девочки Сила создавала барьер. Женщина взглянула ему в глаза с немой просьбой.

Стукнули двери, и Вархенн Велергорф выскочил наружу. Довольно бессмысленным жестом прикрывая рукою голову, ворвался в мекающее стадо, схватил молодую козочку и вновь вскочил в дом. Подошел к малышке, протянул ей онемевшего от ужаса зверя и сказал удивительно спокойным голосом:

— Меехала, это тебе. Твоя собственная коза.

Малышка замолчала на полуноте и еще шире распахнула глаза. На мордашку девочки медленно вползла полная недоверия, но счастливая улыбка.

— Моя? Моя коза? Правда, моя?

— Правда. — Десятник взглянул на своего командира и проворчал: — Заплачу из своего жалования, господин лейтенант.

Девочка схватила козленка и прижала его к груди.

И все стихло.

Кеннет отвернулся к окну. Там становилось светлее, животные перестали падать с неба, а человеческие крики постепенно стихали.

— Тебе не придется, Вархенн. Если кто-то заявит на нее права — я сам заплачу. Даю слово.

Лидия-кер-Зеавэ обняла дочку и вдруг громко расплакалась.

— Прости, доченька.

— Холосо, мама, узе холосо. — Меехала прижалась к матери, коза же, втиснутая между ними, вовсе не выглядела довольной.

Чародей сидел на лавке, с бородой, слепленной засыхающей кровью, и выглядел так, словно его вот-вот могло стошнить. Смотрел на внучатую племянницу, и во взгляде его восторг смешивался со страхом.

Неожиданно Лидия вскочила и подхватила девочку на руки.

— Мы должны уехать.

— Почему? — Лейтенант глянул на нее.

— Потому что иначе они заберут ребенка, — прохрипел