Ангелочек - Мари-Бернадетт Дюпюи

Анжелина сняла с вешалки новый редингот, подаренный ей Жерсандой, и помогла растерявшейся Розетте надеть его.

— Шапочка с вуалью и муфта придадут тебе особое очарование. Мы же с тобой почти одного роста, ты чуть-чуть ниже меня. Можешь поднять меховой воротник. Это куница. Вот! Мадемуазель, вы восхитительны!

Розетта засмеялась. От нахлынувших чувств ее сердце бешено забилось. Надев элегантное манто, она ощутила себя другой, словно перенеслась в теплую лучезарную вселенную, о которой когда-то даже не осмеливалась мечтать. Розетта преобразилась. Глаза ее блестели, губы дрожали.

— Поспеши, уже совсем темно, — вздохнула Анжелина. — И сразу же возвращайся, иначе я буду волноваться. Может, возьмешь с собой Спасителя? Папа сделал поводок, который можно прикрепить к ошейнику.

— Я предпочитаю, чтобы собака осталась с вами, — возразила Розетта. — Вдруг Спасителю захочется поиграть со своими сородичами, тогда я не смогу его удержать. А если учесть, что выпал снег, я могу поскользнуться, упасть и испачкать ваше прекрасное манто. И сверток с блузкой для вашей клиентки. Не бойтесь, мадемуазель, с тех пор как я покинула Люшон, со мной ничего плохого не случалось. Здесь у меня нет врагов. Я вернусь раньше, чем вы начтете ставить приборы на стол.

— Да, хорошо. Возвращайся быстрей. Калитку закрой, но не запирай на ключ. Я выпущу Спасителя во двор.

Розетта зажала сверток под мышкой и надела муфту. Прикосновение к мягкому меху куницы вызвало у нее неведомые ранее чувства. Анжелина проводила девушку до дверей. Оказавшись на пороге, Розетта заколебалась.

— Мадемуазель, а можно я вас поцелую? Вы так добры ко мне!

— Разумеется.

Анжелина подставила правую щеку. Почувствовав легкий поцелуй, она чуть не расплакалась. Это было первое проявление признательности со стороны Розетты.

Анжелина с трудом удерживала Спасителя за ошейник. Огромная собака любила резвиться на снегу и поэтому изо всех сил стремилась вырваться.

— Нет, Спаситель! Будь умницей, мы погуляем завтра.

Анжелина быстро вернулась в дом, чтобы не терять драгоценное время, которое Розетта позволила ей сэкономить. Она вынула пирог из печи. Верх подрумянился, сахар превратился в карамель. Анжелина положила пирог на блюдо и поставила между букетами остролиста на буфет.

Работы хватало. Анжелина протерла стол влажной тряпкой, полила соком птицу, от которой исходил аппетитный запах.

— Надо вымыть салат и приготовить соус, приправленный уксусом, — разговаривала сама с собой Анжелина. — Потом я поднимусь в свою комнату переодеться и причесаться.

Хлопоча, Анжелина размышляла: «Мне хочется, чтобы до наступления нового года у меня появилась еще хотя бы одна пациентка. Дети, рождающиеся в конце декабря, были зачаты весной, когда в деревьях пробуждается сок, а на склонах гор появляются первые фиалки и лютики. Но, возможно, меня не позовут. Похоже, матрона с хутора Мули пользуется хорошей репутацией среди рожениц; поговаривают, она умеет снимать порчу и изгонять дьявола. Она произносит магические заклинания, растирая живот женщин освященным маслом. Боже, какая глупость!»

Анжелина помешала картошку с гусиным жиром, чтобы та равномерно подрумянивалась со всех сторон. Жар, исходивший от огня, вскоре заставил Анжелину отступить.

— У меня точно будет пациентка в марте. В субботу, когда я ездила на базар Сен-Жирона с Октавией, Блез Сеген сообщил мне о беременности своей супруги и высказал пожелание, чтобы я помогла появиться на свет его сыну. Конечно, мужчины подобного типа всегда требуют, чтобы провидение послало им мальчугана. Я пообещала, что осмотрю его жену в середине января. По его словам, жена так поправилась, что ей трудно ходить, поэтому она все время лежит в постели. А это плохой признак.

При виде шорника Анжелину всегда била дрожь от отвращения. Однако в городе говорили, что он стал менее задиристым и вроде бы поумнел после свадьбы.

— Ба! Ему была нужна женщина. К счастью, я таковой не стала. Боже мой, он действительно хотел на мне жениться!

Анжелина усмехнулась. Она взяла миску, налила в нее ореховое масло и винный уксус, затем добавила мелко нарезанный лук-шалот. Из ее глаз сразу же потекли слезы.

«Если папа не почувствует шалота в салате, он будет недоволен. Теперь, когда Жермена его вкусно кормит, я должна быть на высоте. Мама никогда не проявляла интереса к приготовлению еды. У нее просто не было времени стоять у плиты, так как она постоянно была занята своими пациентками. Я тоже не люблю готовить, но у меня много свободного времени. Надеюсь, меня станут звать чаще, когда я завоюю репутацию умелой повитухи. А пока буду принимать заказы на шитье. У меня нет выбора».

Анжелина решительно отказалась от финансовой поддержки Жерсанды де Беснак, хотя та предлагала выплачивать ей каждый месяц определенную денежную сумму.

— Это будет ссуда, малышка. Ты вернешь ее позже, — умоляла Жерсанда.

— Я не смогу вернуть вам долг, и вы прекрасно это знаете, — возразила Анжелина. — Мне и так стыдно, что вы потратили столько денег на мой гардероб.

Этот знаменитый гардероб, сшитый специально для поездки в Люшон и последующие празднества, тяжким бременем лежал на совести Анжелины. На следующий день после возвращения в Сен-Лизье кучер Жерсанды забрал ее тяжелый чемодан с вокзала. Он и сейчас стоял нераспакованным на лестничной площадке, словно напоминание о ее выходке и, естественно, о… Филиппе Косте.

«Неужели он действительно меня люто возненавидел? — думала Анжелина. — Все же он не должен был бросаться на меня и овладевать без всякого проявления нежности. Он был похож на солдата на марше, который насилует первую, встретившуюся ему девушку. Но это плата за свободу. Даже если он меня презирает. Полагаю, я его не так уж сильно любила».

Анжелина не могла представить, что в это самое время доктор склонился над письмом, адресованным ей. Он был недоволен собой, доказательством чему служили многочисленные скомканные листы бумаги, валявшиеся на полу вокруг. Сидя за инкрустированным письменным столом, доктор Кост, не выпуская из рук пера, вполголоса перечитывал только что написанное письмо.

На улице шел снег, звонили колокола.

Анжелина!

К своему глубочайшему сожалению, я не могу обратиться к Вам «моя дорогая Анжелина», поскольку мое сердце и душа по-прежнему болят. Рана, нанесенная мне Вашим поведением, никак не может затянуться. Конечно, я могу смириться с некоторыми недостатками, свойственными всем женщинам, однако я не выношу лжи и тем более изворотливости. Я смирился бы, будь Вы кокеткой, расточительницей, даже интриганкой, но только не расчетливой притворщицей.

Пятнадцать дней прошло с момента Вашего отъезда, не делающего Вам чести. Вы поступили подло, сбежав до рассвета, не попрощавшись со мной, с моей матерью и сестрой.

Увы! Ваше постыдное признание и слабоволие не только огорчили Мари-Пьер, всегда такую снисходительную и отзывчивую, но и подтвердили правоту моего зятя Дидье, который настоятельно советовал мне не доверять Вам. Конечно, моя сестра встала на Вашу защиту, когда мне пришлось раскрыть истинную причину нашего разрыва.