Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

В первое время его появлению искренне радовались офицеры Генерального штаба Польши, выпытывавшие у Нестора секреты партизанской войны, структуру Красной Армии, её боевые возможности, характеристику её высших начальников. Махно с удовольствием давал разъяснения по этим вопросам, подтверждая каждый тезис яркими примерами из своей боевой жизни.

Именно в это время Украинский ЦИК объявил амнистию всем, кто воевал в Гражданскую войну против Советской власти. Амнистии не подлежали всего семь «закоренелых преступников» — Скоропадский, Петлюра, Тютюник, Врангель, Кутепов, Савинков и Махно.

Нестор отпустил Зиньковского:

— Ступай, Лева, ты не из закоренелых, авось тебе простится.

(И Зиньковский вернулся, устроился в Одессе в органы, работал честно, создал семью, имел детей, был счастлив. Но, увы, прошлое ему не забыли, как и тысячам других амнистированных, в том числе и Белашу. В 1938 году всех расстреляли. Если уж начали «шлёпать» своих, чего ради должны были щадить махновцев?)

Теперь Советская Республика досаждала польскому правительству: выдайте нам бандита Махно. Поляки, только что воевавшие с Россией, никак не хотели делать «подарок» вчерашнему врагу, хотя и содержали махновцев в лагере, а батьку с женой и ближайшими людьми упрятали в тюрьму, возможно, сохраняя от чекистов. Именно в тюрьме Нестор и получил сообщение, что стал отцом. Галина родила дочь, названную Еленой.

Варшавская прокуратура разнюхала, что Махно шёл подымать восстание в Галиции, ставшей с 1918 года частью Польши. Началось следствие, тянувшееся четыре месяца. В конце ноября 1923 года в Варшаве начался суд, инкриминировавший Махно и его сообщникам связь с советской разведкой и подготовку антиправительственного заговора. Махно с лёгкостью и пафосом отмёл все обвинения:

— Я такой же советский разведчик, как пан прокурор — вождь африканских негров. Я никогда не имел никаких злых умыслов против Польши. Наоборот, именно я, со своей Повстанческой армией, задержал на две недели Первую Конную Будённого, таким образом не дав ей возможности вступить в Варшаву. Именно мы отказались идти на польско-советский фронт, чтобы воевать против вас, за что были объявлены вне закона. И вот так польское правосудие решило отблагодарить нас за нашу позицию. Так, извините, чем же вы будете отличаться от большевистского суда?

В этом же ключе выступили и защитники Махно.

К неудовольствию прокурора Вассерберга суд оправдал подсудимых. Махно был доволен результатами приговора: «Наконец-то судебный орган другого государства очистил моё имя от грязи, обильно вылитой на меня большевиками».

Не прошло и месяца после суда, как европейские газеты напечатали заявление батьки, что он готов как и прежде вести войну с Советской властью, уничтожившей все свободы в России.

Такое заявление Махно крайне озаботило правительство Польши: «Он может поссорить нас с Россией». Были приняты все меры, чтобы выдворить незваного гостя из страны.

Летом 1924 года семья Махно уже в Париже. Мысли о Родине никогда не отпускают Нестора: «...Впереди у меня только одно задание — добраться до родных мест... Я был бы счастлив и, не раздумывая, снова вступил бы в борьбу с притеснителями народа и свободы, — писал он друзьям. — Я по-прежнему люблю свой народ, жажду работы и встречи с ним».

Материально семья жила трудно. Галина работала прачкой, Нестор — то маляром, то штукатуром, то сотрудничал в анархистских газетах, статьи его появлялись даже в США. Писал историю махновщины.

Ирония судьбы: самым близким его другом в Париже стал белогвардейский офицер Яков Карабань, бескорыстно помогавший семье батьки. И нередко, сидя с Махно за бутылкой вина, говорили о прошлом.

— Ах, Яков Филиппович, хорошо, что мы с тобой не встретились на поле боя. Ведь я бы мог убить тебя, право.

— Или я тебя, — добродушно улыбался Карабань.

— Нет, друг мой, моя сабля и маузер почти не знали промаха.

— Значит, хорошо, что мы были на разных фронтах, я с Юденичем, а ты на юге с Деникиным.

— Тогда давай выпьем за это.

— За что?

— За нашу невстречу.

Десять лет прожила семья Махно под Парижем, и каждый год Нестор собирался домой: «Меня там ждут. Надо начинать». Но здоровье его становилось хуже и хуже, развивался туберкулёз, подарок Бутырки, ныли многочисленные раны, таяли силы.

Голодомор 1933 года, случившийся на Украине, о котором читал Махно в газетах, стал его личной трагедией. Жена нередко заставала его над газетой в слезах:

— Что с тобой, Нестор?

— Ты представляешь, целые сёла вымирают от голода. И это на Украине, где испокон было всего невпроворот — и хлеба, и фруктов, и мяса. Это большевики мстят народу, хотят извести его. Каково это мне слышать, читать? Ах, где мои силы?!

А они неумолимо убывали. Обострился костный туберкулёз, и врачи настаивали на операции, предстояло удалить два заражённых ребра. Его положили в госпиталь, он уже задыхался и не мог обходиться без кислородной подушки. И ранним утром 25 июля 1934 года Махно скончался.

Проводить его в последний путь собрались все анархисты, проживавшие на тот момент в Париже: испанские, немецкие, итальянские, французские и русские. Были речи, от русских выступал Волин, осветивший роль и значение Махно в русской революции, его непререкаемый авторитет в народе и талант тактика и стратега, проявившийся в Гражданской войне.

На кладбище Пер-Лашез в стене Колумбария под № 3934 покоится урна с его прахом, а на металлической доске портрет и надпись: «НЕСТОР МАХНО».

А какова судьба других героев этих событий?

Провидению было угодно воздать должное большинству из них, столь упорно и изобретательно пытавшихся уничтожить, убить, вычеркнуть из жизни, из народной памяти имя самого честного русского революционера, ни разу на предавшего своей идеи и оставшегося верным ей до конца.

Главный его ненавистник Лев Троцкий — непререкаемый вождь и демон революции в беспощадной драке на большевистском Олимпе проиграл. Был выслан из страны, заочно приговорён к смерти, бежал в Мексику. Там в 1940 году был убит.

Легендарный Михаил Фрунзе по настоянию Сталина лёг на операцию по поводу язвы желудка и скончался на операционном столе под ножом врача-чекиста.

А его правая рука Иван Кутяков, бывший чапаевец, стал впоследствии заместителем командующего округом, был вызван в Москву, и когда на одной из станций его пришли арестовывать чекисты, вышвырнул их из вагона и выставил из окна пулемёт: «Ну-как попробуйте». Он потребовал через начальника станции связать его с наркомом Ворошиловым, своим непосредственным начальником. Объяснил ему ситуацию: «В чём дело, Клим?» — «А ну их к чёрту, Ваня. Сдавайся, приедешь, разберёмся». Сдался, приехал, «разобрались» в подвале на Лубянке, расстреляли.

Лев Борисович Каменев (Розенфельд), председатель ВЦИК, дожил до 1936 года, занимая самые высокие посты в большевистском руководстве. Кончил жизнь в лубянском подвале под жеребячий гогот своих вчерашних подчинённых.