Коловрат: Знамение. Вторжение. Судьба - Алексей Миронов

в битве на Воронеже погибли почти все военачальники, коих он успел обучить конным сражениям. И Лютобор был одним из немногих выживших.

Сыновья князя Ингваря, Олег и Роман, к удивлению воеводы, показали немалую прыть в том сражении, не щадя живота своего. Олег, однако, был убит татарами во время последнего приступа. А вот бесшабашный Роман Ингваревич выжил. Более того, воевода узнал от рязанского князя, что молодой Роман с небольшой частью уцелевшего войска, около двух тысяч человек, отправлен им в верховья Оки, на север. И должен был, находясь у Красного или даже Коломны, отправить гонцов к великому князю во Владимир за подмогой. Поступок этот вызывал недоумение у Коловрата, давно заподозрившего Ингваря в интригах против своего брата. И уже после битвы, находясь в Рязани, которой управлял Ингварь до прихода Юрия, воевода наконец-то поведал князю о своих подозрениях. О нападении на поезд с Федором и Евпраксией, о странной смерти Богдана, о пряжке, что заметил на тысяцком Тишило, и о письме доминиканского монаха. И последнее, в чем он подозревал Ингваря, была смерть Евпраксии и ее сына.

– Это все мои домыслы, князь, хочешь верь, хочешь не верь, – закончил Евпатий, – но уж больно много совпадений на твоем брате сходится. Одного только не пойму, ежели он лихое дело супротив тебя задумал, то при чем тут доминиканский монах с письмом. Они же татарам явно не друзья.

Долго молчал Юрий, глядя на припорошенный снегом лед Оки, а потом огорошил воеводу ответом:

– А ни при чем. Тут другие нити видны, о коих тебе неизвестно пока, да и знать не надобно. Ты одно пока понимай – Ингварь и сам татарам не друг.

Вдохнул морозный воздух князь и, повернувшись, вперил проницательный взгляд в лицо Коловрата.

– Но ежели хоть половина того, что ты мне рассказал о брате моем, правда. Особливо смерть Евпраксии с наследником, – тряхнув головой, произнес Юрий Игоревич, и на скулах его заиграли желваки, а на лице впервые за месяц появился румянец, – то, видит бог, не побоюсь греха и удавлю его своими руками. А коли сам не смогу – тебе завещаю.

– Присмотреть бы за ним сейчас надобно, княже, – осмелился дать совет Коловрат, – времена нынче такие, что любая ошибка может последней стать. Недоглядишь, и поздно будет. Я вот догадывался, а за Евпраксией недоглядел. А ты ему давеча всю Рязань доверил.

– Вот ты и присмотришь, – ошарашил воеводу Юрий, – сегодня после полудня Ингварь отправится в Чернигов, просить князя Михаила о помощи. А ты с ним поедешь, охраной его будешь в пути, заодно и присмотришь. С обороной города до вашего возвращения я и сам управлюсь.

– Ох, нельзя ему верить, княже, – вновь покачал головой Коловрат.

– А ты и не верь, – кивнул головой Юрий, – главное, до Чернигова доберитесь побыстрее и возвращайтесь с подмогой назад не позже седмицы. Да поспешай. Больше мы не выстоим.

Помолчал князь и закончил свою речь, хитро прищурившись:

– Ну а если что в дороге приключится, – татары вон, сам рассказывал, возле Пронска уже околачиваются, – ты в Чернигов дорогу найдешь. Да, с Михаилом встречался. Он тебя тоже не забыл, в письмах поминал не единожды. И один разберешься, как Рязань спасти. Так что ступай с Богом, воевода, собирайся в дорогу. Бери людей с собой тысячи полторы и пару помощников толковых. Все же татары могут повстречаться. А сгинуть тебе раньше того, как вернешься с подмогой, никак нельзя.

– Лютобора возьму и Ратишу, – произнес Евпатий, ошарашенный княжеским наказом, особливо по части Ингваря, и вдруг едва не выкрикнул: «Дозволь в Чернигов жену отвезти с младенцем!» Но встретился с ледяным взором рязанского князя, и крик этот застрял у него в горле.

– Ступай, воевода, – напомнил ему о деле Юрий, – время не ждет.

В душе у Коловрата словно что-то оборвалось. Они кивнул и направился вниз со стены княжеского кремля.

Перед тем как отбыть из города, Евпатий уже в доспехах заехал в свой терем, попрощаться с женой. Лада, обычно веселая и задорная, была сегодня очень тихой. Отправив нянек, сидела у постели сына в простом голубом платье и заплетенными в длинную косу волосами, вполголоса напевая ему песни, чтобы убаюкать. Когда Евпатий вошел, она по глазам мужа поняла все, встала и молча обняла его, прильнув всем телом.

Коловрат в двух словах рассказал ей, куда едет и когда вернется.

– Татары еще у Пронска увязли, – попытался успокоить он жену, – стены у Рязани крепкие, запасов хватит. Авось обойдется пока. А через седмицу мы назад будем с подмогой.

Он наклонился к люльке сына и поцеловал его в теплый лоб. Долго не мог оторваться. А потом вновь обнял жену. И наконец, отогнав нахлынувшее внезапно жуткое чувство, что прощается с ними навсегда, шагнул наружу.

Отъехав от Рязани несколько верст в сторону речки Прони, отряд Евпатия втянулся на высокий холм, за которым дорога уходила в густой лес. Коловрат пропустил всех ратников вперед, задержавшись, и долго смотрел на родную Рязань, словно хотел запечатлеть ее навсегда в своем сердце такой, какой она показалась ему сейчас, – величественным городом на речном обрыве. Над городом этим сейчас сгущался туман, не дававший пробиться к земле лучам солнца. Посмотрев еще мгновение в сторону дома, Коловрат повернул коня и поскакал догонять свой отряд.

К вечеру потеплело еще сильнее. Туман окутал все берега Оки и леса вокруг Рязани. Ратникам, наблюдавшим со стен за окрестностями, стало почти ничего не видно. Сотник Наум, находившийся меж своими людьми в главной башне Южных ворот, тоже всматривался в туманную дымку, что наползала в сумерках уходящего дня уже на самый ров. Вдруг ему почудилось какое-то движение у кромки леса. Налетевший внезапно ветерок чуть раздул туман, и взору сотника предстали всадники в темных пластинчатых панцирях, ниспадавших до самых колен, и шлемах с навершиями, не таясь выехавшие на самый край рва. В руках они держали копья, а за спиной виднелись мощные луки.

– Татары, – выдохнул сотник, – вот и дождались.

Судьба

Глава первая

Посольство

С утра подморозило. Осторожно ступая по неглубокому снегу, ломкая корочка которого предательски похрустывала под ногами, Евпатий с Ратишей медленно пробирались между стволами вековых сосен, озираясь от каждого шороха.