Коловрат: Знамение. Вторжение. Судьба - Алексей Миронов

а также собрать лошадей, что носились по полю без седоков, воевода вспомнил об одной задумке, что обсуждал с князем еще до боя. Горазд был Евпатий Львович на всякие военные хитрости. Не любил воевать скучно. И он кликнул опять Бушуя, вертевшегося неподалеку.

– Сколько в живых у тебя осталось? – вопросил воевода.

– Два десятка, да раненых трое, едва в седлах сидят, – ответил предводитель арбалетчиков.

– Этих оставь здесь, а все оставшиеся мне для отчаянного дела нужны, – заявил Коловрат, подзывая его к себе. А когда тот приблизился на нужное расстояние, проговорил: – Сейчас возьмешь пакли горючей, кремень и кресало да поскачешь прямиком к татарскому лагерю. Как найти, знаешь?

– Да чего ж его искать, – пожал плечами Бушуй, – вот там за холмом огни по небу мерцают, там и стоит. Батый же нас не боится, шатры раскинул, как хозяин на своей земле. Найду.

– Вот и хорошо, – кивнул воевода, – подберешься к самым шатрам да добавишь татарам огня. А как заполыхает, во всю прыть сюда, да так чтобы пятки сверкали. Мы тебя в верховьях ручья ждать будем.

– Сделаем, Евпатий Львович, – ухмыльнулся Бушуй, поворачивая коня без дальнейших расспросов навстречу своей смерти.

А Коловрат и в этот раз не удержался от напутствий в спину уже почти растаявшего во тьме Бушуя:

– И, главное, помирать не торопись. Вся война еще впереди.

– Да ладно… – послышалось в ответ из темноты.

Глава двадцать шестая

В Чернигов

С высоты стен княжеского кремля, стоявшего на самом высоком и неприступном месте в Рязани, было хорошо видно излучину Оки. Морозы этой зимой стояли трескучие, и лед на реке встал уже крепко. По нему взад-вперед с одного берега на другой сновали подводы с припасами, которые везли сейчас в город по приказу князя со всех окрестных земель.

– Вот по этому льду они к нам и придут, как по дороге, – выдохнул Евпатий слова в морозный воздух.

– Что дозоры приносят? – спросил Юрий Игоревич, стоявший с ним рядом.

– Недобрые вести, – ответил воевода, посмотрев на непроницаемое лицо князя, – о том, что конница татарская почти обложила Пронск, отрезав все пути, а Белгород с Ижеславлем в осаде и уже горят ясным пламенем.

– Ну, значит, не сегодня-завтра Батый будет здесь, – ответил Юрий спокойным голосом.

Так, будто речь шла о какой-то безделице, а не о жизни тысяч рязанцев и о судьбе всего княжества, которое может и вовсе исчезнуть, если Рязань падет. В конце концов, речь шла и о его жизни. Но когда Евпатий, повстречавший князя с отступавшими войсками, рассказал ему о приказе Батыя своему темнику Айрату, Юрий только рассмеялся, сказав: «Если ему так нужна моя голова, он за ней и в Рязань явится». И продолжил свой путь.

Впрочем, это безразличие князя не было показным. Он действительно давно потерял всякий страх за свою жизнь, однако это не мешало ему руководить обороной города и всего княжества. В то утро князь и воевода встали рано и снова обошли крепостные стены Рязани, которая уже несколько дней непрерывно готовилась к предстоящей осаде. И вроде бы все было давно готово, но князь, а особенно воевода, снова и снова проверяли оружие ратников, замки на воротах и стены, на которые была теперь вся надежда.

Население, после возвращения князя в город, быстро прознавшее о численности воинства Батыя, пребывало в панике и смятении. Многие, включая бояр, попытались было покинуть город под разными предлогами, но Юрий быстро прекратил эти поползновения, запретив всем выезжать из Рязани без его приказа. И у рязанцев любого сословия не осталось больше иного пути, кроме как оборонять свой город, ворота, стены и каждый дом превратив в неприступную крепость.

Обойдя лично почти все укрепления, что растянулись почти на две версты вокруг Столичного и Среднего города, не считая княжеского кремля, оба военачальника порешили, что город готов к осаде. А лучники и даже арбалетчики, которые теперь появились на стенах, вселяли уверенность, что оборона выстоит положенный срок в ожидании помощи. Ибо после столкновения с татарами на Воронеже сам Юрий Игоревич отчетливо понимал, что без помощи извне Рязань обречена.

Вот только выбор у Юрия был небольшой. Помощи от соседнего Муромского княжества больше ждать не приходилось, оно и так отдало большую часть своих сил Рязани. И теперь в Муроме сами готовились к войне с татарами, которые не прощали никому и ничего, а особенно помощи тем, на кого они нападали.

Как узнал воевода, вернувшись в ночи с остатками засадного полка к месту главного сражения и застав отступление основных сил, рязанцы в том сражении перемололи не один тумен татарских ратников, но и сами полегли почти все. К ночи у Юрия осталось лишь несколько тысяч всадников и не более тысячи пеших, а лучников всего пара сотен. Утреннего наступления они бы уже не выдержали. Оставив половцев и часть муромских сил прикрывать отход, Юрий устремился к Рязани, где рассчитывал отсидеться хотя бы седмицу, пока не подойдет помощь.

В первом сражении с татарами погибли оба муромских князя, Юрий Давыдович и Олег Юрьевич. Не раз они отражали натиск татарской конницы и пеших ратников, не единожды сами водили в атаку свои дружины, опрокидывая лучшие силы Батыя. Но к вечеру пришел и их черед помирать. Последний удар объединенных конных и пеших сил Батый направил на центр русских полков, где сражались муромские дружины. Обескровленные, они выстояли, но лишились обоих князей. Остатками их, что мужественно прикрывали отступление основных сил, теперь командовал тысяцкий Иван Черногор.

Правый край, где находился Юрий Игоревич, тоже был почти смят мощным ударом тяжеловооруженной татарской конницы, которая едва не прорвала оборону и не вышла к лесу, где уже стояла цепь из саней. Князь Юрий сам тогда повел в атаку рязанцев и вновь отбросил татар с холма, но сражение это длилось до самого заката и стоило жизни большей части его полков. Сам же Юрий хоть и устремился в гущу сражения, словно ища смерти, выжил и даже не был серьезно ранен. Если не считать скользящий удар татарского копья, которое вспороло его доспех на боку, и трех коней, убитых под ним.

В этой мясорубке также выжил и Лютобор, что был уже тысяцким и сражался рядом с князем, ибо Евпатию тот поручил другое дело. Надо сказать, что Коловрат был тому несказанно рад, поскольку