Любовь и война. Великая сага. Книга 2 - Джон Джейкс

Он так и не получил обещанной благодарности за то, что помог тогда артиллеристам доставить пушку до поля сражения. То ли тот майор забыл его фамилию, то ли подразделение, где он служил, а может, просто оказался в числе тех тысяч, что не сумели выжить в этот самый кровавый день за всю войну. За долгие месяцы Чарльз впервые получил возможность навестить Гус, хотя кавалерия стояла не слишком далеко от ее фермы, возле Стивенсберга. Разведчики и верховые патрули Хэмптона почти не слезали с лошадей, постоянно патрулируя берега Раппаханнока.

Словно ночные призраки, они двигались за позициями врага, захватили сотню лошадей и почти столько же пленных у Хартвуд-Чёрч; добрались до Телеграфной дороги, перерезали неприятельский кабель для связи с Вашингтоном и захватили подводы с провизией на армейском складе в Дамфрисе; потом снова скакали, надеясь преодолеть пятнадцать миль до Оккоквена, но были вынуждены повернуть обратно, когда перед ними неожиданно появился целый конный полк янки. Им удалось уйти и к тому же пригнать в лагерь двадцать подвод, нагруженных деликатесами: маринованными моллюсками, сахаром, лимонами, орехами и бренди, а также окороком, один из которых он теперь вез в подарок. На Рождество их товарищей ждал роскошный праздник, хоть и недолгий. К ночи Чарльз должен был вернуться, потому что Хэмптон предполагал снова выехать на вражескую территорию уже на следующий день.

За те недели, что разведчики провели в седле под снегопадом и оттепелью, противостояние у Фредериксберга достигло высшей точки, завершившись жестоким сражением и победой южан. Чарльз постоянно тревожился о Гус. Если небольшие группы бригады Хэмптона то и дело пересекали Раппаханнок и устраивали налеты на вражеские позиции, то же самое могли делать и федералы. Он пытался найти хоть кого-нибудь, кто знал бы о положении во Фредериксберге и о том, дошли ли бои до фермы Барклай. Узнав, что не дошли, Чарльз хоть немного успокоился.

Свернув на подъездную дорогу, он почувствовал облегчение. Она была дома. Из трубы поднимался прозрачный дымок, тая в звездном небе. Невидимые фонари освещали заднюю часть дома, из полуоткрытой двери стоящего рядом небольшого сарая сочился слабый свет.

– Тише, мальчик! – Он резко натянул поводья, и конь с громким хрустом ударил копытами по замерзшим лужам.

Свет в сарае в такой час? Осторожно подъехав ближе, Чарльз увидел привязанных к обледеневшей водяной колонке двух лошадей. Конечно, этому могли быть и вполне безобидные объяснения, однако близость вражеских позиций на том берегу реки заставила Чарльза насторожиться при виде их. На середине дороги он спрыгнул вниз, отвел Бедового в сторону и привязал к изгороди. Серый нервно перебирал копытами, выдыхая клубы белого пара.

Чарльз осторожно пошел к дому; ему оставалось пройти около сотни ярдов. Шпоры позвякивали в тишине, как крошечные колокольчики на ветру. Он нагнулся и с некоторым трудом отцепил их, все еще чувствуя себя довольно глупо. Что он скажет Гус, если ее гости окажутся просто соседями?

И все же… Почему открыта дверь сарая? И почему нигде не видно Вашингтона и Боса?

Когда закончилась изгородь и начался палисадник, Чарльз остановился, чтобы получше рассмотреть лошадей. Седла на них были старые и формой не напоминали ни знаменитую модель Макклеллана, ни выходящую уже из употребления Гримсли, поэтому сказать что-то о седоках Чарльз бы затруднился. Он крадучись подошел к дому, ощущая ногами каждый камешек и каждую ямку на дороге. Как бы осторожно он ни ступал, абсолютно бесшумно идти не удавалось.

Заметив его, лошади стали беспокойно перебирать ногами. Он остановился возле самого дома и прислушался.

Внутри раздался смех. Но смеялась не Гус, а хозяева лошадей.

Одна из них дернулась в сторону и заржала. Чарльз затаил дыхание. Смех умолк. Возможно, это никак не было связано с лошадьми, и вообще – не слишком ли разыгралось его воображение…

Когда лошади перешли на другое место, он вдруг увидел приоткрытую дверь сарая, которую они до сих пор загораживали. Сквозь широкую щель были видны чьи-то вытянутые ноги, обмотанные веревкой. Но ведь пастор с женой, зайдя в гости, не станут связывать людям лодыжки, разве не так? Да они никуда и не поедут в такую жуткую холодину.

Он прислонился к стене дома; сердце бешено колотилось. Гус в беде. Женщина, которая была для него дороже всего на свете, сейчас находилась в доме, и ей грозила смертельная опасность.

Только сейчас он понял, как сильно ее любит. Чувство было таким глубоким, а страх за нее – таким мучительным, что с полминуты Чарльз просто не мог сдвинуться с места. Мысль лихорадочно работала. Что, если его поспешные действия заставят врагов убить Гус?

Прошла еще минута. Делай же что-нибудь, черт тебя побери… Делай что-нибудь!

Он наконец стряхнул оцепенение и подумал о заднем крыльце. Нет, с той стороны входить нельзя. Крыльцо наверняка обледенело, тихо войти не получится. Он посмотрел на дорогу. Дубы. А что, если залезть на один из них и попробовать открыть окно? Если повезет, у него будет шанс застать врасплох тех, кто сейчас держит Гус в кухне или в одной из дальних комнат. В том, что это янки, Чарльз уже не сомневался.

Он прокрался к главному входу, быстро поднялся и снял сапоги. Потом потрогал дверную ручку.

Заперто. Ладно, все равно надежда была невелика.

Чарльз поставил правую ногу в грязном носке на верхнюю ступеньку и вдруг, поскользнувшись, изогнулся всем телом и упал, скатившись вниз и сильно ударившись спиной. С трудом удержавшись, чтобы не вскрикнуть от боли, он все-таки наделал немало шума и, тут же перекатившись на бок по твердой земле, со страхом прислушался.

Через несколько секунд он с облегчением выдохнул. Все было тихо, никто ничего не услышал. Но впредь следовало быть осторожнее, потому что лед покрывал все вокруг.

Он подошел к дереву, схватился за нижнюю ветку и подтянулся. Влезть оказалось не так-то просто. Он пытался упереться в ствол коленями, локтями, ступнями, но это было все равно что ползти по замерзшему жиру. Невыносимо медленно он карабкался вверх, три раза едва не упав, пока наконец не добрался до большой ветви, нависшей над крышей.

Ухватившись за верхнюю ветку, потоньше, он начал осторожно двигаться вдоль своей ненадежной замерзшей опоры, приближая в сторону дома сначала одну ногу на пару дюймов, потом другую. Ноги сводило от холода, он уже почти не чувствовал ступней.

Над головой простиралось черное от горизонта до горизонта небо, подсвеченное лишь редкими звездами и узким краешком месяца. Балансируя на ветке рядом с чердачным окном, Чарльз решал, что делать дальше. Нужно было наклониться вперед и схватиться за оконную раму в надежде, что он удержится на ней. О том, чтобы встать на крышу, не могло быть и речи из-за ее крутого наклона и наледи.

Чарльз судорожно сглотнул. Протянул руку. Вытянул ее как можно дальше…

До рамы оставалось дюйма три.

Все так же держась за верхнюю ветку, Чарльз продвинулся еще на шесть дюймов ближе к окну. Ветка под ним прогнулась и затрещала.