История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре - Джон Бартон

Возможно, причина, по которой в мире столь много библейских переводов на английском, отчасти заключается в том, сколь великое множество людей говорит на английском языке: каждый может найти себе Библию по вкусу. Что касается других языков, здесь вариантов меньше. На немецком, помимо Библии Лютера, есть лишь одна основная версия: так называемый «перевод единства» (Einheitsübersetzung), экуменическая версия, работа над которой началась в 1980 году; впрочем, к ней обращаются главным образом католики, хотя между ними и протестантами заключено официальное соглашение о том, что данный перевод допустим и приемлем. (Во Франции ситуация похожая: там есть «Экуменический перевод Библии» [Traduction Œcuménique de la Bible], основанный на «Иерусалимской Библии».) На скандинавских языках выполнен, в большинстве случаев, только один современный перевод, хотя его литературный уровень часто весьма высок: например, новая Шведская Библия – Bibel 2000 – спонсировалась государством, и форму ей придавали много лет, причем в работе принимали участие не только литературные, но и технические консультанты. Нередко библейский перевод связывался с национальной идентичностью, особенно там, где дело касалось языков этнических меньшинств: так было с валлийскими переводами (самый недавний завершен в 1988 году и пересмотрен в 2004-м) и со Словенской Библией (1996), которая ассоциировалась с независимостью народа. Есть и переводы «Новой международной версии» на другие языки, сделанные для евангелического рынка.

В связи с пристрастным выбором слов можно рассмотреть и проблему «недискриминационного языка». До последних лет XX века в тех языках, где наличествует грамматический род, литераторы проявляли склонность к использованию таких слов, как «мужчины», «братья» и «он», подразумевая и женщин, и особо отмечали те случаи, когда о женщинах не говорилось, и потому не казалось странным, что апостол Павел обращается к своей пастве как к «братьям», даже несмотря на то что в ней явно было немало женщин. Но феминистки сделали особый акцент на том, что, какими бы ни были изначальные намерения автора или переводчика, многие женщины из-за такого дискурса чувствуют себя «забракованными». В случае с «братьями» проблема решалась просто: можно было всего лишь сказать «братья и сестры» (или даже «сестры и братья»): так смысл текста не менялся, а просто передавался более точно. В английском переводе возникла другая проблема: с существительным в форме единственного числа, и особенно ее усилило то, что в английском нет слова, способного обозначать человека, не обозначая при этом пол – ничего подобного немецкому Mensch или нидерландскому mens (во французском проблема та же). Можно решить ее, представив все во множественном числе: «тот человек, который», превращается в «те, кто»; а «он» – в «они», как мы видели в псалме 1.

Лично мне кажется, что, несмотря на ту тщательность, с которой такие переводы, как «Новая пересмотренная стандартная версия», исполняют миссию по «дегендеризации» текста, проблемы все еще остаются. Например, в Книге Притчей Соломоновых к читателю/слушателю обращаются «сын мой» (см. Притч 1:8, 2:1, 3:1, 5:1, и др.); и вариант «дитя мое», какой предпочитается в современных переводах (именно так передает NRSV), скрывает тот факт, что учительные книги, почти несомненно, обращались к юношам. И здесь возникает фундаментальный вопрос: пытаемся ли мы воссоздать исторический смысл, в случае чего «сын мой» – это единственный серьезный выбор, или же переводим текст так, чтобы он подходил для людей нашего времени. Но если мы выбираем последнее, то, может, у нас есть право изменить текст еще сильнее? Иными словами, вопрос, связанный с недискриминационным языком, вовлекает нас в герменевтические дебаты, посвященные тому, для чего предназначить Библию и насколько далеко мы можем зайти, адаптируя ее или меняя под современную повестку дня. И опять же, за этим скрыта иная проблема: неполное совпадение того, что, по всей видимости, говорится в Библии, и того, во что верят в наши дни христиане или иудеи. И вопрос в том, как нам реагировать на это неполное совпадение.

Стиль

В-третьих, большинство библейских переводов, независимо от языка, совпадают друг с другом в стиле: он остается единообразным на всем их протяжении. Все персонажи в исторических книгах Ветхого Завета говорят в одной манере; одинаково читается и само повествование, где бы оно ни находилось – в Книге Бытия, в Книгах Царств или в Деяниях. В Библии короля Якова это, как сразу же признают сами англичане, «библейский английский», а «Новая Английская Библия» своим стилем больше похожа на современную широкоформатную газету, – но стиль не различается в различных книгах, поскольку все они предназначены к одному: звучать так, как звучит современный английский. Лишь «Иерусалимская Библия» (и «Новая Иерусалимская Библия») созданы так, что их стиль различается от книги к книге, но даже там он стандартно «современный» и никогда не уклоняется ни в архаику, ни в авангард. В переводах, которые я назвал «подражательными» (Бубер, Шураки, Фокс, Альтер), создается стиль, отдаленный от современных языков – но отдаляется он все так же равномерно. Ни в одном из тех переводов Библии, что мне известны, нет чувства того, что иврит со временем развился – или что среди авторов новозаветных книг одни знали греческий лучше, нежели другие. Если бы это выражалось хоть в каком-либо переводе, мы могли бы ожидать, что некоторые части Ветхого Завета зазвучат чуть архаичнее в сравнении с другими, а ряд книг Нового Завета (скажем, Евангелие от Марка, и в особенности Книга Откровения) будут переведены на английский без соблюдения правил грамматики. Но подобного никогда не происходит.

Мне кажется, что стоило бы попытаться перевести по крайней мере часть Библии разнообразнее. Так передалось бы чувство, которому современная переводческая практика часто препятствует, а именно чувство того, что Библия – это не отдельная единообразная книга, а собрание разных книг. В каких-то случаях это может оказать невероятно драматический эффект. Например, первая и вторая главы в Евангелии от Луки, где приводятся истории о рождении Иоанна Крестителя и Иисуса, подражают стилю исторических книг Септуагинты, в то время как остальное Евангелие написано на хорошем, весьма изящном греческом того времени. Если перевести две первые главы стилем Библии короля Якова, иными словами, «библейским английским», а все остальное – обычным современным английским, контраст будет поразителен. И столь же поразительным будет впечатление того, что две первые главы – это некое подобие народной сказки или мифа, в сравнении с «нормальным» историческим повествованием в остальном Евангелии. Да, возможно, это встревожит тех, кто уверен в исторической достоверности рассказов, повествующих о младенчестве Иисуса. И перевод, основанный на стилистических разногласиях в Евангелии, может оказаться «ниспровергателем основ» – видимо, это одна из причин, по которым за такую работу еще никто не принимался.

Влияние ранних версий

И, наконец, больше внимания, по всей видимости, следует уделить тому, какое влияние оказывают более поздние переводы на существование более ранних. Это заметнее всего в английском и немецком, где почти безраздельно господствуют Библия короля Якова и Библия Лютера, и их господство означает, что все новые переводы сравниваются именно с этими великими предшественниками, а не с текстами на языках оригинала. В Великобритании довольно часто можно услышать, что в какой-нибудь современной версии «поменяли текст, там все не так, как в Библии короля Якова», как будто эта версия – современный перевод последней, а не основана на изначальных еврейских, арамейских и греческих текстах. И там, где «тихий безмолвный голос»[80], который слышит Илия (3 Цар 19:12) в «Новой Английской Библии» превратился в «приглушенный шелестящий шум» [англ. ‘a low murmuring sound’], вызвав насмешки критиков, причина в том, что переводчики передавали смысл еврейского выражения, ‘qol demamah daqqah’, а не слов ‘still small voice’ из Библии короля Якова, и сочли такой вариант его передачи более правильным. В данном случае «Новая Английская Библия» совершенно теряет всю поэтику «Авторизованной версии», но если это и правда точнее передает смысл выражения на иврите, значит, перевод своей цели достиг. (На самом деле у меня есть сомнения в том, будто в еврейском тексте подразумевался именно такой смысл, и мне больше нравится вариант «Новой пересмотренной стандартной версии», ‘звук совершенной тишины’ [англ. ‘sound of pure silence’] – и вовсе не потому, что он более выразителен.)