Тайный год - Михаил Гиголашвили

– В иных местах они известны под именем зирихгеране, по-персюцки «кольчужники». И так истовы и усердны эти мастера, что диву даёшься, словно и не мохаммедане вовсе! Таково-то люди живут!

Биркин и Строгонов только качали головами: надо же! Мы думаем, там дикари, горные чукчи, а там – вон оно что! Биркин даже предположил: если в Табасарани подобные великие дела творятся, то что же дальше на юг, в Иберии, будет? Рай земной?

– И нам бы не помешало оружейное дело у себя завести, – добавил.

Усмехнулся:

– А чего налаживать, когда уже есть? Бери всю Табасарань – тогда и этот Захербаран со всеми потрохами и мастерами твоим будет! И ясак брать с них поштучно, с работы! И купцов с разных мест в Табасарани полно́, и торговля идёт бойкая, на базарах всего навалом, отчего их головной град Дербент, зело древний, богат и знаменит на весь Восток!

…Да, Дербент не только богат, но и красив. И купален, и караван-сараев, и балчугов, и домов замысловатых, и всяких башен, и лавок с коврами полно, и мечетей много, а в одной, сказывали на ухо, даже хранится прядь волос пророка Мохаммеда. Загорелся поглядеть, но полковые владыки отговорили, не пустили: негоже-де великому христианскому царю поганить себя входом в столь богопротивное место. Тогда они с Малютой тайно сбежали в жаркий полдень. Прокрались в мечеть, но внутри было весьма бедно: стены голы, потолок пуст, только вышивки с чёрным кубом висят. За пару монет отрок в рубахе до пола дал посмотреть и даже потрогать волосы пророка, хотя Малюта ворчал: «Не трожь, ты царь!» – и хватал за руку, а он не только потрогал, но и незаметно стащил прядку (потерянную в тот же день, когда хвастался ею на пиру). А назавтра пришло наказание: до кости умудрился порезать руку, когда, напившись с похмелья мутноватого арака, решил саблей, одним залихватским махом, разрубить пудовый арбуз, что был притащен самолично пыхтящим от натуги князем Абдул-Мехметом. Увидев это, Малюта зарычал: «Я ж говорил! Нет, нужно во всяку падаль персты вкладывать, аки Фома-неверя!» – а без вины виноватого князя вышвырнул пинками вместе с его арбузом. Да не успокоился – догнал по лестнице, арбуз изрубил топором и хотел было уже приняться за князя, но того спешно уволокли и увезли (поперёк седла) князевы кунаки. Малюта швырял им вслед камни и орал: «Абдул, чёрт тя надул! Гачаг[187] – Христу враг!»

Биркин и Строгонов слушали, время от времени пощипывая калачи и дивясь. Потом спросили, есть ли там что-нибудь, кроме мечетей, – ну, церкви или другое.

Усмехнулся:

– Церквей нет, некому их там возводить, нашими эти места никогда не были. Но есть там одна зело ветхая синагога, ещё с хазарских времён, где по сю пору тамошние сиделые жиды свои шабаши справляют. И синагога сия весьма известна. Чем?.. Там татарская лавина заглохла, откатилась, ушла как вода в песок…

Оказалось, что в старые времена, при нашествии, татарский князь Тахман заскочил на коне в синагогу и рубанул шашкой раббина, но тот успел закрыться Пятикнижием, кое держал в руках. Меч застрял в пергаменте, раббин крикнул: «Ты разрубил святую книгу! Бог не простит тебя! Спасайся от его гнева! Беги скорей!» – и хан Тахман, поверив, бежал, но на первой же переправе утонул, породив своей смертью кровавую склоку среди кровной родни.

– И татары убрались в свои степи резать и убивать друг друга за трон. Из сего мораль такова: чаще Святое Писание в руках держать для всяческих оборон и защит и, главное, с жидами не связываться – себе дороже станет! Очень уж живучее, стойкое и на свою выгоду принюханное племя!

Бесшумно явились слуги, внесли пахучие хрустящие пироги с капустой, морквой, боровиком.

Строгонов, светясь розовыми щеками, спросил:

– А правда ли, государь, что эмир Тимур тоже раз бежал с Руси после какого-то видения? Я что-то слышал от деда, но не знаю точно.

Да, правда, было такое! Железный Хромец, владыка Турана, Мир Сейид Береке Тимур Тамерлан собрал на Русь огромное войско, но ему явилась Богородица в сонме огненных воинов и приказала увести войска.

– И он послушался, повернул орды, но не обратно в степи – как можно вести назад готовое к боям и победам войско, оно же разорит всё на пути! А Тамерлан свернул на юг, попёр на Киев и разгромил его дотла. А что болтают злые языки, будто московские князья откупились от Тамерлана и якобы даже сами указали ему тайные пути и секретные дорожки на Киев, – это ерундопель! Не было того! Тамерлан Богородицы испугался, оттого и свернул! – добавил, сам не очень веря в этот испуг: с какой стати такому бойцу, как Тамерлан, пугаться какого-то чужого бога, да ещё девы, коих мохаммедане не то что за святых – за людей не почитают?

Увидев в глазах молодых людей тоже некие сомнения и желая увести разговор от скользкой тайны внезапного ухода Тимура (очень злые языки утверждали даже, что Тимур на обратном пути сделал крюк, чтобы, по договору, поделиться с московскими князьями частью добычи за их иудину продажу Киева), поведал, что эмир Тимур имел много имён, что весьма помогает в боях с бесами, а вида был весьма уродливого: совсем белые волосы, на деснице – огромное алое родимое пятно, левое колено раздроблено стрелой, оттого нога не сгибалась, а на правой руке не хватало пальцев: в бою он закрылся от сабли, схватил её рукой, лишился двух пальцев, но сохранил жизнь. Эмир Тимур был великий воитель, разбил османа Баязида и тем самым спас на время Ромею от турков. Он растерзал Золотую Орду, чем оказал неоценимую услугу московским князьям (потом, конечно, всё равно пришлось платить ему годовую дань, но куда ме́ньшую, чем Орде). На Русь он больше не являлся, разбивая в пух Персиду, османов, Индию, дошёл до Алеппо, Багдада, владел всеми землями до Аму-Дарьи, ещё много чего подгрёб под себя, недаром «темир» значит «железо».

– И я слышал от Сукина, – снизил голос до шёпота, – что во всех делах ему помогала Она, – неопределённо качнулся назад (за его спиной на стене висела огромная икона Богоматери). – Да, да, Она пообещала ему победы над миром в обмен на покой и безопасность Руси. А? И для нас, и для него этот сговор донельзя удачным оказался! Не веришь, Родя? Твоё дело! Но так это было.

Молодым людям осталось только молча переваривать услышанное. Биркин искренне выдохнул:

– Тебе бы, государь, в Сорбонне или Хайдельберге лекционы держать!

Это польстило:

– А что? Мог бы. Читал много в малом возрасте, от бояр и других страхов в книгохранилище хоронясь. Я любезные мне книги с собой вожу, три обоза.

Строгонов не понял:

– А зачем? Надо ж новые брать, читать?

Усмехнулся:

– То, что уже читал, в меня вошло, вросло. Я перечитываю – и душа трепещет, будто добрых знакомцев встретил. А новые будут ли нужны – неизвестно… Ну, слушайте, чем в Табасарани закончилось…

На прощание они с князем Абдул-Мехмет-беем выпили по братской чаше, при этом князю была обещана полная рука и покровительство в обмен на то, чтобы табасаранцы, взяв пример с черкесов, черемисов, кабардинцев и других, поменяли бы свой полумесяц на наш крест, без этого в Московию никак нельзя. Князь Абдул-Мехмет сразу согласился, шутя, что после этого он сможет наконец открыто пить вино и есть столь любимых им жареных молочных поросят, и тут же, под шумок, угодливо выпросил первый заём якобы на постройку церкви в Дербенте. Получив в два раза больше, пал ниц, предлагая себя первого на крещение. Но было не до него: на Москве ждали дела и молодая жена, тем более что и персидский владыка шах Тахмасп, узнав о приезде в Табасарань московского царя, прислал через море гонцов с недовольственным письмом: в его-де, шаханшаха, владения вторгаться без спроса запрещено, хотя бы и царям. С персюком сцепляться было не с руки – после Астрахани войска, уставшие и поредевшие, были на отдыхе.