Летняя книга - Туве Марика Янссон

очарованный волшебной музыкой, он направлялся к центру Дрездена, тихо разговаривая сам с собой.

Моросило. На углу ветер ударил его по лицу теплым весенним дождем. «Donnerwetter!»[183] – пронеслось у него в голове.

Герр Вопель стал вдруг очень печальным. «Все снова испорчено. Меня разбудила небесная музыка, я избежал встречи с хозяйкой, даже смрадного чада на лестнице не было – я вышел, как король, готовый к новым поразительным подвигам, а тут дождь, которого вполне достаточно, чтобы остудить пыл суверена и снова превратить его в незначительного и заурядного герра Вопеля!»

И он закрылся серым капюшоном бессмысленности. Герр Вопель тщетно силился вспомнить аккорды, вознесшие его над суетой и скукой одиночества. Но все, увы, было снова по-старому. Просто очередной день, когда он из жалости к самому себе придет на вокзал, чтобы жадно смотреть на прибывающие и отправляющиеся поезда, на приезжающих и уезжающих людей. Смотреть на счастливцев, которые нигде не пускают корней или умеют отрывать их и легко перемещать на новые земли. Смотреть на тех, кому нигде нет ни покоя, ни родного дома. Смотреть, в смятении качать головой и думать: «Я тоже такой же. Я такой, как они, но только у них есть деньги, а у меня нет».

И он свернул к вокзалу. Было уже поздно, однако он знал, что свет горит здесь ночь напролет и жизнь не останавливается ни на мгновение. Он приблизился к справочному бюро, с вниманием и тоской слушая, как люди просят сотрудника узнать о времени отправления или прибытия, об изменениях в расписании – и потом проводят фантастические линии, соединяя города на карте. Сотрудник знал все. Сухо, вежливо, незаинтересованно он помогал тем, кому нужно в Рим, Париж, Люцерн, Щецин или Франкфурт.

Герр Вопель наблюдал за ним с восторгом: размеренные движения, исчерпывающие уверенные слова, ни одной потерянной минуты, никаких усилий, можно только позавидовать. Герр Вопель смущенно встал в очередь, он дрожал. Его черед наступил слишком быстро. Он нервно вынул карту и раскрыл ее перед этим скоростным механическим человеком. Проговорил невнятно: «Здравствуйте, мне нужно из Мюнхена в Константинополь, желательно утренним поездом…»

Но, похоже, тот факт, что герру Вопелю нужно в Константинополь, не произвел на служащего никакого впечатления. Он посмотрел в книгах, сделал выписки, уверенно и методично поводил пальцем по расписанию поездов, подгоняемый нетерпением очереди.

Герру Вопелю стало стыдно, захотелось зарыдать и крикнуть: «Друзья, дорогие друзья! Не обращайте на меня внимания! Я не поеду в Константинополь, я просто играю! Простите меня!» Но он этого не сделал. Он взял исписанный листок и притворился, что слушает какие-то рекомендации, а потом быстро ушел.

С шумом прибыл, медленно и мягко остановился поезд из Люцерна. Перрон заполнился людьми. Герра Вопеля, счастливого и завидующего, оттеснили к стене. А люди, склонившись вперед, не замечая очарования вокзала, спешили мимо со своими тяжелыми сумками. Ему показалось, что они бегут рысью, точно собаки.

Одна из них, пожилая женщина, внезапно остановилась и посмотрела на него. Он улыбнулся в ответ. «Mein Gott[184], – вздохнула она, – эти носильщики! Мне пришлось с ними драться! Совсем совести нет, nich’?[185] Требуют марку, чтобы на пару метров передвинуть вещи. Неслыханная наглость, да?» Герр Вопель благодарно и спешно кивнул: «Позвольте мне помочь вам. Я оставил багаж в камере хранения, и вы тоже можете так сделать. Это очень разумно, если вы много путешествуете». Рассказывая то об одном, то о другом, он проводил ее до трамвая. Вернулся подавленный, открыл дверь центра привокзальной миссии[186]: «Добрый вечер, фрау Вартманн! Сегодня тут так много народа. Я только хотел спросить, не заходила ли к вам молодая дама из Нюрнберга? Это Лотта, моя племянница, у нее пока нет моего адреса, и я подумал, что она могла обратиться сюда. Мы собираемся вместе съездить в Рим, молодежи нужно немного, так сказать, осмотреться. Они ведь нас опережают, фрау Вартманн! Не заходила? Тогда она, наверное, приедет следующим поездом». – «Одну минуточку, – крикнула сотрудница в черной мешковатой униформе, когда он уже собирался выйти. – Я действительно помогала некоей Лотте Фриш, которая приехала поездом в семь тридцать пять. Я направила ее в наш пансион на Винкельманнштрассе».

Герр Вопель остановился и раздраженно нахмурился: «Правда?! На Винкельманнштрассе? Хорошо. Тогда я пойду туда прямо сейчас». – «Она казалась такой маленькой и одинокой, – продолжила фрау Вартманн, которая была явно не прочь поговорить. – Когда она зашла, у нее было совершенно серое лицо. Она сказала, что у нее мало денег. Как же она обрадуется!..»

«Да-да», – ответил герр Вопель отстраненно, а потом попрощался и ушел.

Вокзал его больше не радовал. Он почувствовал себя глупым. Что он здесь делает? И герр Вопель медленно и тяжело побрел домой.

«О герр Вопель, – проговорила Лотта Фриш, склонившись над тарелкой с картофельным салатом, – вы такой добрый пожилой господин!» – Ему удалось взять себя в руки, и он с любопытством разглядывал девушку, которую никогда раньше не видел и имени которой не знал. Но теперь он нес за нее ответственность, потому что в тот вечер на вокзале повел себя глупо. Она стала наведываться в его мысли, она не оставляла его в покое. А потом позвонила с вопросом эта старая ведьма Вартманн, которая всем желает добра. И ему пришлось отправиться на Винкельманнштрассе, чтобы с неизбежным разочарованием убедиться, что это не его Лотта. Но все оказалось не так просто.

Она вышла в маленький темный палисадник и посмотрела на герра Вопеля. С надеждой. В освещенном дверном проеме он разглядел молодых женщин, восемь или десять, они сидели за столом. И наблюдали за их встречей. С интересом. Неприятно задетый, он откашлялся: «В общем, милое дитя, я дядя Вопель. В общем… Я подумал, что вы моя племянница Лотта. Но вы, похоже, другая Лотта. Сожалею».

Ужас как стыдно! Она, разумеется, расплакалась. А какие-то девушки вышли и загалдели: «О, фрейлен Фриш, как тут у вас интересно!»

Кто-то снова затолкал их в дом и закрыл дверь. Для него все это было очень мучительно, и он испытал нечто вроде благодарности, когда она наконец быстро и сбивчиво заговорила: «Это страшное место, страшное. Пусть ваша Лотта никогда сюда не приезжает. Или хотя бы заберите ее отсюда, как только сможете! Я задыхаюсь от их дружеского снисхождения. Вам этого не понять. Мы ночуем здесь за восемьдесят пфеннигов, пока не найдем работу. Мы должны есть все вместе и все должны друг о друге заботиться, чтобы у каждого был чай и масло!